Глава 4. Итальянская стажировка Ивана Никитина (с. 147-173)
4.1. Портрет русского фельдмаршала (с. 147-157)
(c. 147)Следуя хронологической канве нашего анализа, мы должны были бы перейти теперь к изучению итальянского периода жизни Ивана Никитина 1716–1719 годов. Но нам невозможно оставить без внимания происшествие, случившееся с ним в Германии, по дороге на юг Европы. Живописец, как увидим, в короткие сроки создал там произведение, которое бесследно пропало, —как и всякое упоминание о нем в первичных источниках и трудах искусствоведов. Мы попытаемся составить представление хотя бы о его сюжете и обстоятельствах создания.
Как известно, Иван Никитин в апреле 1716 года, на пути в Италию, явился с П. И. Беклемишевым к Петру I, краткосрочно лечившемуся на водах в немецком Бад-Пирмонте. Царь направил живописца в Данциг, к Екатерине, ожидавшей там государя для продолжения путешествия по Европе. В адресованном супруге знаменитом письме от 19 апреля Петр I предлагал ей поручить живописцу Никитину написать, в частности, портрет польского короля Августа II, дабы знали в Европе, что и в России есть "добрые мастеры". (Король этот был среди особ, съехавшихся с те дни в Данциг по случаю свадьбы царевны Екатерины Иоанновны и герцога Карла Леопольда Мекленбургского).
Но обстоятельства позволили Никитину пробыл в том городе от силы пару недель, поэтому он физически не мог завершить там работу хотя бы над единственным парадным портретом. К тому же о торжественном изображении Августа II, созданном в те дни, источники не упоминают ни словом.
И тем не менее, живописец сумел за эти дни в Данциге начать и довести какую-то живописную работу до той стадии, когда ее можно предъявить заказчику для получения гонорара, размер которого была определен царским указом в 60 рублей. Этот факт отражен в архивной ведомости записью от 30 апреля 1716 года. Для нас он представляет собой бесценный след еще одной картины Ивана Никитина, причем достаточно четкий. По всей видимости, Иваном Никитиным был представлен лишь эскиз портрета какой-то знатной персоны, находившейся в те дни Данциге. Мы постараемся установить имя личности, портретированной Иваном Никитиным в Данциге в 1716 году, и репродуцировать само изображение.
(с. 148)Из русских самой заметной фигурой в Данциге весной 1716 года в окружении Екатерины был все тот же главнокомандующий русских войск престарелый фельдмаршал Б. П. Шереметев. У нас есть веские основания утверждать, что именно его портрет писал живописец Иван Никитин в апреле 1716 года в Данциге, по пути в Италию. И что через много лет ему довелось его воспроизвести еще раз, по крайней мере, в общих чертах.
Вернемся на время в 1705 год, к гравированному Шхонебеком портрету Б. П. Шереметева по рисунку Ивана Никитина (ил. 7). Мы сопоставляли этот образ фельдмаршала с обликом на живописном портрете Шереметева 1710 года из Кусково (ил. 8). Нельзя не увидеть существенные различия даже в самом типе лица. Можно, конечно, поставить под сомнение сходство с натурой в портрете на холсте, а не на гравюре. Но отличие образа на гравюре Никитина —Шхонебека и от других известных изображений фельдмаршала отмечал еще Д. А. Ровинский: "Лицо Шереметева очень типично и … не сходно с изображением Шереметева, гравированным Львом Тарасевичем, находящимся в польской поздравительной брошюре Шереметеву, по случаю взятия им крепости Кызы-Кермен…"1.
Оригиналом гравюры Тарасевича, очевидно, послужил портрет молодого Б. П. Шереметева "без бороды и бакенов, но с усами"2, созданный неизвестным художником в конце XVII века (ил. 41).
Ил. 41. Портрет Б. П. Шереметева (фрагмент). Неизв. худ. Конец XVII века. ГРМ.
Исполненной с этого портрета гравюрой Л. Тарасевича открывался панегирик на польском языке, поднесенный Шереметеву в 1695 году по случаю взятия им трех турецких крепостей. Автор панегирика Петр Терлецкий состоял при дворе Б. П. Шереметева. Следовательно, во время написания портрета Б. П. Шереметеву было около 43 лет. В 1695 году еще не носили пышных париков, маскирующих истинную форму головы портретируемых личностей. Вот и боярин Б. П. Шереметев уже брил бороду, но еще не носил парик. И мы получаем свидетельство того, что он обладал обширной лысиной. Значит, лет через двадцать, к 1715 году, он был, вероятно, совершенно лыс. Отметим этот факт, он нам еще пригодится.
Художник Иван Петрович Аргунов, родившийся через 10 лет после смерти Б. П. Шереметева, управитель домов его сына, оставил нам иной облик фельдмаршала. Известны две его работы ок. 1750 и 1768 года (ил. 42 и 43).
Ил. 42. Портрет Б. П. Шереметева. ГЭ. Ок. 1750
Ил. 43. Портрет Б. П. Шереметева. ГМК. 1768
Образ, созданный молодым Иваном Аргуновым в 1750 году, все же ближе к гравированному портрету (ил. 44).
Ил. 44. Сопоставление фрагментов работ И. П. Аргунова 1750 и 1768 гг. с гравированным портретом
К этой галерее портретов Шереметева можно добавить работу в Кусково неизвестного западноевропейского художника, датированную 1710 годом (ил. 45)3.
Ил. 45. Портрет Б. П. Шереметева в Кусково 1710 года
Вероятно, именно этот портрет послужил моделью для "канонического" посмертного образа Б.П. Шереметева, созданного И. П. Аргуновым в 1768 году (ил. 46).
Ил. 46. Фрагменты портретов 1768 и 1710 годов
(с. 149)Художник И. П. Аргунов, крепостной человек графов Шереметевых, омолодил и еще более пышно одел их предка. Мог он ориентироваться и на прижизненный конный портрет фельдмаршала работы К. Шурманна (ГРМ, после 1710 года). В свою очередь, образ, созданный К. Шурманном, не очень схож с обликом относительно молодого Б. П. Шереметева, как он выглядел в 1695 году —на упоминавшимся выше портрете, в том же ГРМ (ил. 47).
Ил. 47. Фрагменты работ К. Шурманна (слева) и неизв. худ. конца XVII века
(с. 150)Все эти лики как будто одного и того же человека, разительно, иным типом лица, отличаются от образа на гравированном портрете Никитина —Шхонебека 1705 года. Правда, все они изображены в щадящем ракурсе, делающим не столь широким лицо полководца.
(с. 151)На этом фоне особняком стоит парадный портрет фельдмаршала Б. П. Шереметева, находящийся в Нижегородском государственном художественном музее (ил. 48).
Ил. 48. Портрет Б. П. Шереметева. НГХМ. Масло, холст, 103х77
Помимо каталогов этого музея, он был опубликован в сборнике —каталоге выставки "Портрет петровского времени" 1973 года4. Там указано, что портрет написал Иван Никитин "с партикулярной верфи", однофамилец и тезка нашего живописца, тот, что выполнил "аль фреско" некоторые росписи в Петропавловском соборе. Там же написано (с. 88): "Авторство И. Н. Никтина с "партикулярной верфи" предположительно". И далее: "Правильность определения лица, изображенного на портрете, вызывает сомнения". Потому, нужно думать, что оно не соответствует "типу Аргунова".
Это так. Зато сходство лиц на портрете в НГХМ и на гравюре Никитина-Шхонебека столь велико, что возникает уверенность —создавал эти образы один и тот же художник (ил. 49).
Ил. 49. Фрагменты портрета из НГХМ и гравюры
Портрет в НГХМ подписан и датирован: "И. Никитин. 1729.". Здесь уместно привести цитату из книги Н. М. Молевой по поводу этого портрета5: "Нет. Здесь чуда нет, и не потому ли заговор молчания вокруг портрета Шереметева никогда никем из исследователей не был нарушен. Упоминания о нем не найти нигде, кроме музейного каталога, при всем том, что подпись на портрете подлинная. Достаточно самого беглого взгляда, чтобы убедиться. Сделана она в основном красочном слое, "в тесте", не позже, уверенной, привычной рукой".
(с. 152)Поскольку Б. П. Шереметев умер в 1719 году, портрет, вероятно, заказан по случаю десятилетия со дня смерти. В приведенных словах Н. М. Молевой ощущается растерянность. С одной стороны, несомненна авторская подпись живописца: "Иван Никитин", а с другой —очевидные (или кажущиеся) недостатки этой вещи, недостойные автора изображений усопшего Петра и "напольного гетмана".
Она сравнила два датированных портрета 1714 и 1729 годов, царевны Прасковьи Иоанновны и Б. П. Шереметева, оба имеющие авторскую подпись Никитина. Уж по крайней мере техника последнего по дате должна была бы быть посовершеннее. А тут…. "И вот перед глазами тугие складки парчевого платья царевны с мерцающими вспышками золотых нитей —и кажущаяся жестяной орденская лента фельдмаршала с грубо расчерченными переливами муара. Тяжелый, трудно мнущийся бархат горностаевой мантии Прасковьи —и размашисто, без намека на особенности ткани проложенный плащ Шереметева. Искрящийся огонек бриллиантовой серьги у царевны —и плотные, раскрашенные камни и жемчуга ордена Белого Орла у фельдмаршала. Наконец, настойчиво приковывающий глаз перелив лат, соперничающий со светлым пятном лица немолодого мужчины, тогда как у Прасковьи все мелочи куда более затейливого костюма кажутся притушенными, не отвлекая внимания от очень простого, открытого девичьего лица".
А ведь именно эта исследовательница, сделавшая самые важные со времен П. Н. Петрова и Н. П. Собко открытия6, уже сталкивалась с похожей проблемой. Мы имеем в виду "уныло серое громоздкое полотно с жидким венком натужно выписанных, до нелепости схожих фигур…" и со столь же бесспорной надписью: "Сие древо родословное Российских государей, а писал 1731 году Никитин Иван"7. В том случае Н. М. Молева, под заслуженные аплодисменты коллег, показала существование еще одного тезки и однофамильца "персонных дел мастера" Никитина. Казалось бы, и в случае портрета Шереметева напрашивалось такое же объяснение якобы малой "мастеровитости" его автора. Не тот Никитин. Но интуиция Н. М. Молевой удержала ее от этого шага, она просто развела руками перед загадкой, не кивнув на (с. 153)двойников. Она лишь спрашивала себя, что именно в портрете Шереметева "повторял Никитин —свою же более раннюю работу или чужой оригинал?8. Она-то понимала, с какой осторожностью нужно подходить к этому исключительному художнику, как трудно уследить за ходом его мысли. И как тяжела ответственность, которую взял бы на себя самоуверенный искусствовед, с плеча отвергнув принадлежность какой-либо вещи кисти именно этого русского живописца.
Но выход из тупика, предложенный Н. М. Молевой в случае "Древа государства Российского" так изящен, что было трудно удержаться от соблазна придать ему универсальность. Именно так и поступили искусствоведы с идентификацией личности автора портрета Шереметева в НГХМ. Сработал, по всей видимости, благоразумный силлогизм: вещь слишком слаба для гофмалера Никитина и слишком хороша для того его двойника, что написал "Древо". Значит, ее создал другой двойник, тот, что "с партикулярной верфи". Что и указано в каталоге НГХМ, владельца злосчастного портрета. Быть может, были для атрибуции и другие основания, вроде несоответствия цвета грунта или неправильного хода мазка, но нам они доподлинно не известны.
С тех пор, по умолчанию, принято считать, что портрет написал не "персонных дел мастер" Иван Никитин, а его однофамилец и тезка, Иван Никитин "с партикулярной верфи". Так и пишут в публикациях музея:
"Никитин И. Портрет фельдмаршала Б. П. Шереметева. 1729. Холст, масло; 103Ч77. НГХМ, инв. № Ж?96. Не следует отождествлять автора данного портрета с его однофамильцем и тезкой придворным живописцем Петра I И. Н. Никитиным. Автор изображения Б. П. Шереметева известен в истории искусства как художник "с партикулярной верфи". После чего вздохнувшие с облегчением искусствоведы погрузили эту вещь в забвение.
Между тем, тот Иван Никитин, что числился в штате Партикулярной верфи, физически не мог создать данный портрет Б. П. Шереметева. Он скончался в Петербурге 2 апреля указанного на портрете 1729 года. Эту дату сообщила в челобитной в Канцелярию от строений его вдова, Софья Ивановна Никитина, прося выдать ей причитавшиеся мужу деньги9. А в январе-марте связанный договором живописец Никитин —второй никак не мог отвлечься на большой частный заказ. В эти месяцы шла напряженная работа по декоративному убранству Петропавловского собора. И он, Никитин "с партикулярной верфи", выполнял самую большую и неудобную для исполнения работу —в куполе Собора.
Насколько она была многофигурна и трудоемка позволяет оценить сохранившееся описание ее сюжета: "Соседение Христа Иисуса одесную бога отца и ниспослание святого духа на святые апостолы в день пятидесятницы". Принимала законченную работу в куполе комиссия в марте того, 1729 года. Пикантная деталь приемки состояла в том, что в составе экзаменаторов творения Никитина "с партикулярной верфи" присутствовал досужий с тот год "персонных дел мастер" Иван Никитич Никитин. Изложенные здесь факты были известны с давних пор, но, увы, не сопоставлены по датам10.
Факт подписи Никитина на живописном портрете Б. П. Шереметева, исключение "двойников" живописца и, наконец, иконографическое сопоставлении его образа с гравюрой Никитина-Шхонебека 1705 года не оставляет альтернативы: портрет Шереметева написал придворный живописец Иван Никитин. Только работа эта оставалась не понятой.
(с. 154)Но теперь наше любопытство лишь удваивается. Ведь "недостатки" портрета, отмеченные Н. М. Молевой, действительно существуют. А в вещах Никитина кажущиеся неудачными места сплошь да рядом являются еще не объясненными. К тому же, как увидим, помимо отмеченных Н. М. Молевой, в портрете присутствуют и куда более странные особенности.
Самая первая из них —польский орден Белого Орла на ленте торжественно-мемориального портрета, написанного к 10 годовщине кончины знаменитой исторической личности. Борис Петрович Шереметев, боярин из славного древнего рода, был, все-таки, русским, а не польским фельдмаршалом, и на портрете 1729 года орден Андрея Первозванного смотрелся бы уместнее. Правда, И. Аргунов изобразил его также с иноземным —мальтийским —орденом (ил. 43). Но если Август II, учредивший орден Белого Орла, награждал им, среди прочих, и А. Д. Меншикова, и А. И. Репнина и Г. Б. Огильви, и даже гетмана Ивана Мазепу, то кавалерственный мальтийский крест Б. П. Шереметева был тогда столь же экзотичен в России, сколь уникальной являлась его миссия на Мальту в мае 1698 года. Равно как и оказанный ему прием самим Великим Магистром Мальтийского Ордена иоаннитов, носителем внушительного имени "Рамон де Переллос и Рокафул".
Отсюда следует справедливость очередной интуитивной догадки Н. М. Молевой: данный портрет Шереметева с польским орденом может являться авторским повторением более ранней работы Никитина. Мы покажем, что более ранний живописный портрет Б. П. Шереметева действительно существовал.
Написан он был Иваном Никитиным в тех обстоятельствах, при которых изображение боярина, кавалера высшего российского ордена Андрея Первозванного, с иноземным орденом на ленте у живота было не просто уместно, но вызвано неодолимыми обстоятельствами.
Такими, как торжественное собрание в одном месте знатных персон, среди которых польский король Август II Сильный, распорядитель ордена Белого Орла, и награжденный им русский фельдмаршал Б. П. Шереметев. И скромный живописец Иван Никитин. Такое уникальное стечение обстоятельств действительно сложилось в Данциге, в апреле 1716 года, по случаю свадьбы царевны Екатерины Иоанновны и герцога Карла Леопольда Мекленбургского.
Петр I прибыл в Данциг еще 18 февраля. Туда же приехал и Август II. Свадьба состоялась 8 апреля в присутствии обеих коронованных особ. Затем Петр I отправился лечиться на воды в Бад-Пирмонт, оставив в Данциге Екатерину дожидаться его возвращения в обществе малоприятного герцога Карла Леопольда и его молодой жены. Там же пребывал и Август II. Туда же, по царской воле, свернул и Иван Никитин, направлявшийся в Италию.
Случилось это так. В апреле агент Петр Беклемишев и Иван Никитин явились к Петру I на воды, и 19 апреля царь написал Екатерине в Данциг упоминавшееся выше письмо:
"Катеринушка, друг мой, здравъствуй! Попались мне встречю Бекълемишеф и живописец Иван. И как оне приедут к вам, тогда попроси короля, чтоб велел свою персону ему списать; такъже и протчих, каво захочешь, а особливо свата, дабы (с. 155)знали, что есть и из нашево народа добрыя мастеры. Петр. Из Экестоля, в 19 д. апъреля 1716".
Король в письме это, конечно, Август II. Никитину пришлось задержаться в Германии по крайней мере до начала мая11. Неизвестно, написал ли Никитин портрет короля. Вряд ли, слишком малым временем он располагал для столь ответственной работы.
Но какое-то задание царя живописец выполнить сумел. За это он 30 апреля, как упоминалось, получил 60 рублей: "Царское величество указал выдать живописцу Ивану Никитину, в приказ, 60 р. в 30-й день апреля 1716 у Данциха"12. Здесь интересна сумма. Известно, что ровно столько же Никитин получил за портрет самого Петра I.
Посмотрим, где в это время находился Б. П. Шереметев. По решению Сената в феврале 1715 года он отправляется к войскам в Польшу, к театру военных действий. Интересы борьбы со Швецией требовали, чтобы фельдмаршал двигался в Померанию форсированным маршем. Проход войск через Польшу осложнялся многими привходящими обстоятельствами, и Шереметеву пришлось выступать в роли не только военачальника, но и дипломата. Затруднения, выпавшие на долю фельдмаршала, состояли в том, что в это же время в самой Польше подняли голову поддерживаемые Францией сторонники Станислава Лещинского13. До тех пор, пока Август II чувствовал себя на троне непрочно, он и его министры не только мирились, но даже упрашивали Шереметева оставить войска в Польше. Но как только король овладел положением, он потребовал от фельдмаршала вывода русских войск" так скоро, как возможно". Горькую пилюлю Август II решил позолотить: накануне этого указа, 17 декабря 1715 года, он наградил Шереметева орденом Белого Орла. Вот так состоялось награждение фельдмаршала польским орденом.
А дальше созванный Шереметевым военный совет постановил выводить войска из Польши. Как раз подоспел указ царя, видимо продиктованный изменившейся ситуацией: фельдмаршалу велено было идти "в Померанию с поспешением, несмотря на польские дела, в каком бы состоянии они ни были". И вот тут-то повторилась история десятилетней давности. Точно как в 1705 году, перед походом на бунтующую Астрахань, царь в начале января 1716 года назначает к фельдмаршалу надсмотрщика с широкими полномочиями, молодого генерал —лейтенанта В. В. Долгорукова. Как тогда, так и теперь Шереметеву было велено исполнять все, что прикажет ему именем царя Долгоруков.
С чем было связано это повторное назначение? Предшествующее объяснялось медлительностью фельдмаршала. Теперь же как будто спешить было некуда. Просто Шереметев находился в плену старческой немощи и уже, видимо, был не способен работать в полную силу. Борис Петрович безропотно выполнил царский указ14. Он сразу же распорядился, чтобы командиры дивизий беспрекословно подчинялись приказам Долгорукова. Но нетрудно представить себе переживания старого полководца.
(с. 156)Весьма вероятно, что, как и в 1705–706 годах, в 1716 году царь прибегнул к уже испытанному средству утешения старого боярина —заказал случившемуся там Ивану Никитину парадный портрет фельдмаршала. Весной 1716 года Б. П. Шереметев часто встречался с Петром I. В Данциге, помимо организации приемов царя и сопровождавших его вельмож, а также польского короля Августа II, Борис Петрович участвовал в обсуждении "Устава воинского", составление которого Петр I закончил, будучи в этом городе. Стоит ли говорить, что на торжественных приемах, с непременным участием Августа II, фельдмаршал должен был украшать себя свежеполученным высшим польским орденом.
Таким образом, достоверно установлено, что:
–в Данциге, во второй половине апреля 1716 года, воля Петра I свела в одно место фельдмаршала Б. П. Шереметева и живописца Ивана Никитина;
–живописец Никитин, прежде чем пустился в путь к Венеции, в короткий срок выполнил срочный заказ царя;
–если бы поручением царя было написать портрет именно Шереметева, то на бедре изображенного полководца должен был красоваться польский орден Белого Орла.
Тот портрет не был востребован и передан по назначению: Никитин, за несколько дней в Данциге, успел, вероятно, сделать только эскиз, котрый можно было показать Б. П. Шереметеву и царю для отчета и получить за него деньги. А во время кончины фельдмаршала в феврале 1719 года живописец все еще был во Флоренции.
Теперь мы можем вернуться к портрету Б. П. Шереметева, подписанному "И. Никитин.1729." (ил. 48). Заказ на портрет поступил именно ему, вероятно, по той причине, что это он в 1716 году писал последний прижизненный портрет Б. П. Шереметева. И в 1729 году живописцу пришлось обратиться вновь к образу полководца, причем при весьма особых и тягостных для него обстоятельствах.
В десятую годовщину смерти фельдмаршала заказ на портрет давно почившего отца мог поступить от его шестнадцатилетней дочери Натальи, старшей из детей Шереметева15. А 1729 год был для этой наследницы несметного состояния исключительным. Вся Москва только и судачила, что о сватовстве к ней Ивана Долгорукова, фаворита подростка-императора Петра II. Того самого, кто двумя годами ранее соблазнил в Петербурге Марию Маменс, жену портретиста Ивана Никитина16. Карьера придворного живописца Никитина в результате скандала была сломана, что и предопределило его дальнейшую судьбу. В конце декабря 1727 года в Москву запечатлевать коронационные торжества Петра II послали не его, придворного художника, а штатного живописца Канцелярии от строений Луи Каравакка17.
Двор на долгие пять лет задержался в Москве. Иван Никитин, живший в 1729 году в покинутом Петербурге "от трудов художества своего", не отказался бы от рутинного заказа с большим гонораром. Но он вряд ли испытал прилив творческого вдохновения. Вот и выплеснул живописец свое раздражение, удовлетворившись в работе над изображением давно умершего человека авторским списком со своей же давней работы.
(с. 157)На этой извинительной ноте можно было и завершить обсуждение портрета Б. П. Шереметева, если бы его автором был рядовой живописец. Но всё, что мы успели узнать о Никитине, призывает к неспешным размышлениям над портретом. Заставляет искать в работе какие-то черты, раскрывающие подлинное отношение художника к изображенному. А оно, как мы знаем по давней гравюре Никитина-Шхонебека, отнюдь не было добродушным. Заметим, что Н. М. Молева упрекала портрет, по сути, лишь в недостатке "мастеровитости" при передаче фактуры и осуждала за то, что блестящие холодным металлом латы отвлекают внимание проходящего мимо зрителя от лица героя.
Вот именно, отвлекают, даже притягивают его взгляд. Этим и передает свою главную мысль живописец. Перед нами —облик тучного, медлительного воителя, безжалостного, с массивным малоподвижным лицом, застывшим взглядом, который надвигается на зрителя латами на груди и животе. Таким увидел Шереметева живописец Никитин еще в 1705 году. Портрет такого воителя и должен рождать металлический привкус у зрителя.
Стоит искусствоведу отойти от стандартных претензий к парадному портрету, от стереотипных ожиданий, скажем, филигранности в передаче фактуры, игривой живости во взгляде или, напротив, величавости, импозантной позы, —как он тут же увидит в данной работе подлинную мощь живописца и его творения.
В картине есть деталь, требующая объяснений. Она красуется на самом первом плане. Как странно, из-под пышного седоватого европейского парика на грудь фельдмаршала выползла кольцам черная коса как будто собственных, природных волос. Увидел-таки глаз живописца в родовитом боярине Шереметеве сторо-московского строптивца, тайного противника петровских реформ.
Правдивость его наблюдений показывают слова современника, воочию видевшего фельдмаршала в деле. В 1716 году на французском языке вышли записки Жан-Николя де Бразе, участника Прутского похода. В них он упоминает Шереметева как человека, "не любившего иностранцев, какой бы нации ни были, и не подавшего им никакой помощи, нарочно для того, чтоб вводить их в ошибки и чтоб иметь случай упрекать его царское величество за привязанность его к иноземцам".
Черная коса из-под седовласого парика на портрете фельдмаршала открывает нам новую черту в личности Никитина: его готовность к острой насмешке. Она и есть тот самый знаковый символ в художественном методе Ивана Никитина. В ту пору престарелый фельдмаршал, как помним, был лыс.
В 1729 году, через много лет после его кончины, живописец воспроизвел косу на созданном к свадьбе портрете. Вряд ли заказчики картины могли разглядеть в ней усмешку Ивана Никитина. Ее не замечали и поколения искусствоведов, искавшие с пристрастием лишь признаки "мастеровитости".
Возможно, Шереметевы считали живописца Ивана Никитина близким к своему роду, как бы фамильным живописцем, создавшим и гравированный, и живописные портреты грозного фельдмаршала. Быть может, по этой именно причине в собрании Шереметевых находился и портрет тридцатипятилетнего Петра I "в костюме потешных войск", который мы обсуждали во второй главе настоящей работы.