2. Никитин в Венеции (с. 46-50)

    Мы попытаемся проанализировать известные исследователям факты пребывания Никитина в Венеции с учетом обнаружения обсуждаемого холста. Напомним общеизвестные факты. В программу Петра I по широкому распространению образования входило пенсионерство - посылка в учебные заведения других стран для обучения за счёт государства российского. В 1716 году это коснулось и искусства. В отборе кандидатов на поездку "деятельное участие принимал и сам царь, знавших некоторых, намеченных к поездке, лично.."⁶. К последним, как известно, относился Иван Никитин.

Группа из 6 учеников, в которую входил совсем юный Андрей Матвеев, отправилась в Голландию. В этой стране за учёбой и поведением воспитанников надзирал "российский агент" в Амстердаме Фанденбург⁷. А в Италию в начале 1716 года поехали братья Иван и Роман Никитины.

С ними вместе направлялись ещё два ученика - Фёдор Черкасов и Михаил Захаров. Группу сопровождал и курировал "агент" Пётр Иванович Беклемишев, чьей постоянной резиденцией стала Венеция. Он официально считался агентом при надворном советнике сербском графе Савве Владиславиче, именуемом в русских документах Рагузинским.

О пребывании в Венеции "Никитина с протчими", как неизменно обозначал пенсионеров в своих донесениях Беклемишев, несколькими скупыми строчками свидетельствует единственный документ, единственное сохранившееся письмо Беклемишева Петру I от 23 января 1717 года, имеющее отношение к данному вопросу. История же пребывания учеников в Голландии документирована несравненно полнее. Прежде всего, регулярными и обстоятельными письмами - отчётами Ягана Фанденбурга кабинет-секретарю царя А.В. Макарову и самому Петру I. Из опубликованных документов мы узнаём, к примеру, даже о пьянстве и бесчинствах некоторых юнцов или о том, что в 1717 году прилежный ученик Андрей Матвеев приобрёл в Амстердаме, в частности, 2 пары носовых платков за 12 стиверов, а вот штопка чулок и сапог в том же году ему обошлась в 5 гульденов и 4 стивера⁸.

Прискорбная скудость документов о пребывании Ивана Никитина "с протчими" в Италии, по-видимому, и привела к тому, что исследователи творчества Ивана Никитина "голландскую" схему "ученики - надзиратель", хорошо документированную, по умолчанию прикладывают и к пенсионерам в Италии, хотя, конечно, подчёркивают особое положение Ивана Никитина в этой группе. Нам кажется, что в том, что касается Ивана Никитина, такой подход принципиально не применим.

Эта неприменимость выражается, прежде всего, в том, что поездка Ивана Никитина рассматривалась Петром I в первую очередь как некая персональная миссия. Миссия первого русского живописца, посланного в Европу.

В своей книге "Иван Никитин" С.О.Андросов, говоря об "уникальной роли первого русского живописца нового времени, ставшего на один уровень с лучшими европейскими современниками", указывает: "Петровской эпохе нужен был свой свидетель-живописец, и Пётр I приложил все усилия, чтобы его получить"⁹.

Действительно, еще когда Никитин только выехал в Италию и путь его лежал через Берлин, Петр I в известном письме жене Екатерине (из Экостеля в Данциг, 19 апреля 1716 года) указал, чтобы она повелела Никитину написать портрет прусского короля: «Попроси чтоб велел свою персону ему списать...дабы знали, что есть и из нашего народу добрые мастеры". Пётр I хотел, чтобы русский художник Иван Никитин получил европейское признание.

Есть и другие известные свидетельства особого отношения Петра I к Ивану Никитину. Царь дорожил художником. В "Указе", данном Беклемишеву 12 января 1716 г., определявшим сферу его деятельности в Италии, в частности, предписывается в отношении пенсионеров " ..смотрет дабы хто там не остался а более всех Иван Микитин"¹⁰.

В письме, посланном Никитиным из Флоренции Беклемишеву в Венецию от 16 августа 1718 года, художник объясняется с "агентом" по поводу задержки средств и его, Никитина, полномочий таким языком: "Нам требовать повеленовсегда от вашей милости понеже мы вручены отданы в опеку вам"¹¹.

Исследователи обращают внимание в этой фразе на слово "требовать", как свидетельство чувства собственного достоинства художника. Мы хотели бы обратить внимание на слово "опека". Поскольку в письме речь идёт о денежных средствах, становится понятным, что в данном случае роль агента, постоянно пребывающего в другом городе, сводится к организационно-финансовому обеспечению. Ещё интереснее словосочетание "нам .. требовать повелено". В данной ситуации "повелевать" мог только царь. Так что, скорее всего, у Никитина были свои инструкции Петра I.

Есть и дополнительные свидетельства особого статуса Ивана Никитина."Что и говорить, необычным было положение Ивана Никитина. Кроме внимания со стороны Петра I, его имя возникало даже в письмах иностранных венценосцев". (О грамоте Козимо III Петру I от 19 апреля 1719 г.)¹².

Из всего сказанного следует, что говорить о пребывании Никитина за границей следует не в контексте обычного петровского " ученического пенсионерства". Поездку в Италию, эту Мекку художников, зрелого 28 - летнего художника, получившего уже признание у себя на родине и пользующегося совершенно исключительным вниманием царя, было бы уместно сравнивать (по сопутствующим обстоятельствам) с ознакомительными поездками в Италию Дюрера или Рубенса, для которых ценность путешествия заключалась не в совершенствовании техники письма, а в знакомстве с работами крупных итальянских мастеров. То же самое, по-видимому, можно сказать и об Иване Никитине. С.В.Римская-Корсакова писала: "Технико-технологическое исследование портретов Прасковьи Иоанновны и Сергея Строганова показало, что Никитин уехал в Италию сложившимся художником и по возвращении не изменил своей техники"¹³.

Ещё одним коренным отличием "венецианского" периода Никитина от пребывания "голландских" пенсионеров с их куратором Фанденбургом в Амстердаме было то, что кураторы в Италии -"агент" Беклемишев и "кавалер приватный" Рагузинский - были в то время крайне озабочены поручением Петра I о закупке в Венеции скульптур и картин. В этом могла быть одна из причин, если не главная, не совсем понятной исследователям задержки художника Никитина в Венеции.

Действительно, местом пребывания русских пенсионеров в Италии была определена не Венеция, а Флоренция. О причинах столь продолжительной - годовой - задержки Никитина "с протчими" в Венеции документальных свидетельств нет.

В этот же период Савва Лукич Рагузинский, следуя инструкциям Петра I, сделал венецианским скульпторам грандиозный по тем временам заказ на мраморные статуи. Весь процесс их создания проходил в период пребывания Никитина в Венеции. Речь идёт о тех самых интересующих нас скульптурах, которые были отправлены в Петербург на борту фрегата "Джон Джудит".

Одновременно Беклемишев, получивший от Петра аналогичные предписания, разыскивал в Венеции скульптуру и живопись, но сумел пробрести только картины, которые были отправлены тем же фрегатом.

Едва ли Никитин - протеже царя, у которого была и персональная миссия - показаться в Европе "добрым мастером" - мог оставаться в неведении этого государева дела. Более того, по логике вещей, велика вероятность, что он принимал в ней самое непосредственное участие.

Из обоснования этого тезиса будут вытекать ответы на сформулированные выше вопросы об обстоятельствах создания картины на сюжет овидиевой легенды о Венере и Адонисе.

И Беклемишев, и Рагузинский только что приехали в Венецию, причём для Беклемишева это был совсем незнакомый город. Они не были людьми искусства, имели практический опыт в делах торговых. Им приходилось заказывать и приобретать произведения искусства на свой страх и риск, без предварительного одобрения Петром I их выбора авторов или сюжетов вещей. А ведь царь мог и не одобрить покупок. Это грозило не только неудовольствием монарха, но и невозмещением понесённых расходов. (Рагузинский, кстати, считался с такой возможностью). Пётр I был строг и рачителен, берёг казённую копейку. К тому же он отнюдь не был несведущ в произведениях искусства, особенно скульптуры, о чём свидетельствуют книги в его личной библиотеке.

С.О.Андросов пишет о ней: " ...в данном случае мы видим свидетельство внимательного изучения Петром I книги П.А.Маффеи и Д. Де Росси "Собрание античных и современных статуй", изданной в Риме в 1704 году, зкземпляр которой находился в его библиотеке. ...... Увраж "Собрание античных и современных статуй" не только находился в личной библиотеке государя, но и был хорошо им изучен. Кроме того, Петру I принадлежали также и другие издания, иллюстрированные гравированными изображениями скульптуры. Очевидно, все эти лучшие "античные и современные статуи" служили теми образцами, с которыми царь сравнивал скульптуру, доставлявшуюся в Петербург из далёкой Италии"¹⁴. Как известно, Пётр I и сам при случае приобретал произведения искусства¹⁵.

А рядом, в малюсенькой русской колонии в Венеции находился признанный на родине русский художник, Иван Никитин. Резонно предположить, что его профессиональная оценка художественных достоинств намеченной к покупке вещи не могла не интересовать порученцев Петра I и дорогого стоила. Да и возможность сослаться царю на его мнение - в случае чего - было бы не лишним. Беклемишев и Рагузинский, (торговые люди, при случае и дипломатические агенты), без сомнения, знавшие об особом отношении царя к Никитину как художнику - этого не могли не понимать, особенно Рагузинский, который давно и хорошо знал Петра I.

Вряд ли можно говорить о снобистском, сословном барьере между Беклемишевым, Рагузинским и Никитиным - в те петровские времена. Беклемишев, сам "разночинец", был определённо выбран, как и Фанденбург в Амстердаме, из-за опыта европейского проживания в Голландии¹⁶. Рагузинский, в силу своей бурной судьбы, был вообще человек практического склада, общительный и без предрассудков. Что касается его титула сербского графа, то ему даже пришлось обратиться к дожу Джованни Корнаро с просьбой подтвердить этот титул¹⁷.

Из всего этого с необходимостью вытекает, что во всё время активности Беклемишева и Рагузинского по заказу и приобретению тех самых статуй и картин, что были погружены на борт фрегата "Джон Джудит" в апреле 1717 года, с ними рядом обязательно должен был находиться Иван Никитин. То есть он должен был быть в курсе всей деятельности Беклемишева и Рагузинского, по крайней мере, её «художественной» стороны. Более того, представляется очевидным, что Никитин принимал самое активное участие в деятельности по пополнению царских художественных собраний.

Нам осталось поподробнее познакомиться с этой деятельностью, хорошо известной хотя бы по своим результатам. Это и приведёт к содержательным предположениям по поводу поставленных выше ключевых вопросов, касающихся истоков замысла картины "Венера, раненная стрелой Амура".