4. Рагузинский и Никитин  (с. 55-58)

Напомним, что известный нам документ, касающийся венецианского периода пребывания самого Никитина в Италии, - письмо Беклемишева Макарову, - всего один, причём весьма лаконичный.

Зато куда лучше документирована деятельность в Венеции Рагузинского. По этим документам, с учётом особого статуса Никитина в группе пенсионеров и личных качеств Рагузинского, можно косвенно судить и о занятиях Ивана Никитина в период его пребывания в Венеции.

Из этих свидетельств нельзя, конечно, достоверно установить подробности его венецианского бытия, но можно с достаточной вероятностью "вычислить", чем он в тех условиях не мог не заниматься, что не могло с ним не происходить, поскольку диктовалось очевидными объективными обстоятельствами. И даже - что должно было происходить.

Савва Лукич Владиславич - Рагузинский, сербский граф, чьей мечтой было освобождение Балкан от турецких завоевателей, "поступил на русскую службу, где стал верным помощником Петра Великого во всех его начинаниях. Что бы не делал Рагузинский, это всегда было наполнено внутренним смыслом. Он не боялся проявить инициативу, поэтому иногда нарушал даже инструкции Петра I..., но всегда это делалось во имя здравого смысла, поэтому царь относился к нему с редким уважением, нередко писал ему сам."⁴² Провёл своё детство Савва Лукич в Венеции. Как предполагают, он получил хорошее образование - в иезуитском колледже в Рагузе (Дубровник).⁴³

"В Венеции благодаря своим старым связям и знакомствам, графскому титулу и богатству он пользовался среди итальянцев большим авторитетом, который был поставлен на службу российскому государству". "Кавалер приватный" Рагузинский не был официальным представителем России. Он занимался торговыми делами, выполнял дипломатические поручения, принимал на русскую службу различных специалистов, от каменотёса Дзоан Фасина и известного "великана" Николя Буржуа

до галерного мастера Ниулона и живописца Тарсиа, надзирал над русскими пенсионерами, покупал произведения искусства⁴⁴. Указание покупать в Венеции статуи он получил либо при последней встречи с Петром I, либо позже, а переписке⁴⁵.

Конечно, первостепенное значение имеют черты яркой личности Рагузинского - умного и образованного, "человека на все времена"⁴⁶, "славянофила", немало пожившего и повидавшего, добродушного и общительного. У него, без сомнения, знавшего об особом отношении Петра I к Ивану Никитину, помимо "служебной" заботы о пенсионерах, не мог не возникнуть интерес к личности Никитина. К тому же художник Никитин мог быть просто полезен практичному Рагузинскому в новой для него сфере деятельности по приобретению предметов искусства - особенно в первый год его, Рагузинского, пребывания в Венеции в тот период.

Из этих соображений с высокой степенью вероятности вытекает важный для нас вывод, что Иван Никитин не мог не быть по меньшей в курсе перипетий и подробностей деятельности по заказу и приобретению скульптуры в Венеции не только Беклемишева, но и Рагузинского. Весьма вероятно, что его мнение как художника Рагузинский, как и Беклемишев, ценил, по крайней мере, к нему прислушивался.

Учтём ещё одно обстоятельство. Никитин тогда говорил только по-русски. Миссия Рагузинского - Беклемишева в Венеции была фактически первым русско-венецианским серьёзным контактом. В Венеции до них не было русской колонии, следовательно, не было учителей, владеющих и русским, и итальянским, как и соответствующих учебников. Учиться языку можно было только в разговорной практике, причём Никитину нужен был язык, включающий жаргон людей искусства. Всё это 28-летний Никитин (возраст по тем временам более чем зрелый) не мог не понимать. Тогда вблизи Никитина был единственный человек, обладающий соответствующими качествами - Рагузинский, человек культурный и образованный, знавший 6 языков, причём итальянский - с детства. Именно общение с ним и, вероятно, только с ним могло дать и давало Никитину необходимую первоначальную языковую практику.

Самому Никитину всё связанное с заказами скульптуры Рагузинским должно было быть чрезвычайно интересным. Тотчас после приезда в Венецию на него, "московита", не могла не произвести сильнейшего впечатления не виданная им доселе круглая пластика. Затем, уже вскоре, благодаря Рагузинскому он оказался в совершенно новой для него обстановке "творческой лаборатории" ведущих венецианских скульпторов того времени, причём, как увидим, - с самого начала их творческого процесса, с обсуждения сюжета будущего произведения, начальных проектов его воплощения и первых моделей. Как известно, любой скульптор до перехода к стадии ваяния - художник, рисовальщик. Наблюдать за работой венецианских мастеров на этом этапе, несомненно, было Никитину и интересно, и крайне поучительно.

Перейдём к подробному рассмотрению деятельности Рагузинского на основе имеющихся документов. Рагузинский прибыл в Венецию 1 августа 1716 года вскоре после прибытия туда Никитина "с протчими". Уже через две с половиной недели он сообщает (18.08.1716.) Макарову о сделанном заказе лучшим мастерам на создание 6-ти мраморных статуй ⁴⁷:

"...Статуй марморных сыскал здес мастеров зело изрядных и наилутчых котории во Италии обретаются и оным уже заказал делать 6 статуй самой доброй работы".

В ответном письме Пётр I одобрил этот заказ и велел "подрядить таких же мраморных штатов.. лутчего мастерства двенатцать ... по приложенному при сем рисунку и по описи."⁴⁸ Ещё через месяц, 5 октября, Рагузинский уже сообщает Петру I о заказе и этих 12 статуй, которые, как и первые шесть, должны быть готовы к марту следующего, 1717 года.

К этому письму Рагузинский приложил две "росписи". В первой "Росписи" содержались общие рекомендации по украшению "садов" статуями, причём "в римской части должны были находиться парные фигуры персонажей античной мифологии, главным образом героев "Метаморфоз" Овидия: .... Адониса и Венеры, Флоры и Зефира и т.д."49.

Второй список, приложенный к письму, содержит подробности, имеющие прямое отношение к нашей теме. Он именуется "Роспись статуам подряженным и будущим готовими к пердбудущему году, к месяцу марту"⁵⁰. В нём значатся те 6 статуй, которые были заказаны первыми в августе, и были, как он пишет, "подряжены по моему разсмотрению прежде указа". Из них 4 - на сюжеты Овидия, включая "Адоне и Венере".

Статуя Адониса находится ныне в Эрмитаже, статуя Венеры не сохранилась.

В конце "Росписи" сообщается, что одновременно были созданы парные статуи лежащих "Венеры" и "Нарцисса". (Такая "парность" персонажей не соответствует какому-либо овидиеву тексту). Статуя, точнее группа под названием "Нарцисс", из двух фигур, - юноши Нарцисса и мальчика путто - не сохранилась. "Парная" с ней группа "Венера" отождествлена с "Дианой", подписанной Торретто, она находится ныне в собрании Эрмитажа. История создания поименованных статуй и представляет основной интерес в рамках нашей темы. (Это те статуи, которые были отправлены в Россию на борту фрегата "Джон Джудит" в апреле следующего, 1717 года).

В 1986 году О.Я. Неверов сделал важное открытие: обнаружил среди манускриптов петровского времени в Библиотеке Академии наук (БАН) в Санкт-Петербурге, изучил и опубликовал альбом зарисовок со статуй и бюстов, выполненных по заказу Рагузинского и представленных им Петру I при личной встрече во Франции, в Дюнкерке (т.н. "Петровский альбом"). Это о них, об этих рисунках, писал Рагузинский Петру I из Парижа (в письме от 6 апреля 1717 года ), не застав там уже уехавшего царя⁵¹: "Имею при себе..... рисунки марморовых статуов...".

Считается, что идентичность этих рисунков и альбома, найденного в БАН не вызывает сомнения: в альбоме из кабинета Петра I зафиксирована первая большая посылка скульптуры для Летнего сада.⁵²

Рисунки Петровского альбома 1717 года подтверждают сделанные ранее С.О.Андросовым идентификации первых статуй, заказанных Рагузинским, и дают представление о виде несохранившихся статуй, включая упомянутые выше.

Оказалось, что все интересующие нас статуи: парные на интересующий нас сюжет Овидия - "Адоне и Венере", а также группы "Венера-Диана" и "Нарцисс" были созданы в Венеции в мастерской скульптора Джузеппе Торретто. Работа над ними продолжалась с августа 1716 по апрель 1717 гг., то есть в период "свободного" времяпрепровождения Никитина в Венеции. Никитин мог быть , точнее, не мог не быть, свидетелем этой работы в мастерской Торретто. В свою очередь Джузеппе Торретто, 42-летний признанный большой мастер, когда-то начавший карьеру каменотёсом, а теперь имеющий свою мастерскую и учеников, включая племянника Джузеппе Бернарди, - вряд ли возражал против присутствия в его мастерской молчаливого "московита" во время выполнения столь важного и большого русского заказа.

Отметим, что в процессе наблюдения за всем циклом создания скульптур Никитин, как профессиональный художник, скорее всего не мог не делать собственных зарисовок.

Такую "занятость" Никитина не мог не одобрять и Рагузинский. Он, конечно, понимал всю её полезность для Никитина. К тому же он был озабочен другими многочисленными своими делами помимо заказа скульптуры и курирования пенсионеров. Рагузинскому, человеку практичному, вероятно, хотелось быть постоянно в курсе важных для него работ, которые необходимо завершить к заранее назначенному сроку. А это делало полезным молчаливый "пригляд" доверенного лица за ходом этих работ.