Часть 3.  Второе документальное доказательство «амстердамской гипотезы»
                                         

     1.3 Три письма духовника к Петру I

В Части 2 мы доказали пребывание в Амстердаме, в апреле 1698 года, духовника царя, протопопа Архангельского собора Кремля Петра Васильевича Васильева - в сопровождении своего племянника, отрока Ивана Никитина.

Указанное доказательство было получено путем анализа расходной книги Великого посольства 1697-1698 гг., составленной его «бухгалтером», подьячим Михаилом Волковым.
     Было бы чрезвычайно интересно исследовать этот вопрос как бы с другой стороны, посмотрев на те события глазами самого «архангельского» протопопа Петра Васильевича Васильева.
     Подобная претензия может показаться, однако, непомерной. Ведь документы Великого посольства, даже государственные бумаги и письма самого царя 1697-1698 годов, дошли до нас в чрезвычайно усеченном и разрозненном составе. Да и слишком незначительной смотрится фигура какого-то протопопа П. Васильева на фоне того события «вселенского» масштаба, если судить по его влиянию на дальнейший ход истории российского государства.
     Между тем, в последней трети XIX века учеными археографами, трудившимися «по высочайшему повелению» над собиранием писем и бумаг Петра I, стало известно, что в российском Государственном архиве (Кабинет Петра Великого, отд. II) сохранились оригиналы целых трех писем государю от того самого «архангельского» протопопа Петра Васильева.
Они были опубликованы в упоминавшемся выше фундаментальном труде «Письма и бумаги императора Петра Великого», (ПиБ, т. 1, вышедший в СПб в 1887 году).

      Все три письма протопопа не датированы. Однако, пожелания одоления «Агарян» в двух из них однозначно указывают на Азовские походы Петра I, то есть достоверно датируют упомянутые документы 1695-1696 годами. Это понимали ученые последней трети XIX века, составители ПиБ, указавшие их правильную датировку (с. 594): «Ко времени первого или второго Азовского похода, т.е. к 1695 или 1696 году, относятся нижеследующие три письма протоиерея Московского Архангельского собора, Петра Васильева, из которых видно, что Петр Великий писал к нему несколько писем, до нас не сохранившихся». (Менее же ученые архивариусы второй половины XVIII века записали  в описи фонда "Кабинет Петра Великого" все не датированные письма духовника, скончавшегося в 1714-1715 гг., чохом,  в книге № 53 за 1720 год).

     Сегодня чтение оригиналов писем протопопа, с которыми работали опытные архивисты XIX века, чрезвычайно затруднено. Они были написаны не просто старорусской скорописью конца XVII века, но и с церковно-славянскими архаизмами. В них почти отсутствуют знаки препинания, позволяющие отделить одну мысль от другой. Нет и заглавных букв, разделяющих предложения. Последние же содержат слова со значительными пропусками букв и с принятыми тогда сокращениями самих слов.

     Первые публикаторы писем протопопа Петра Васильева провели сложнейшую работу по адекватной расшифровке скорописи, восполняя пропущенные буквы и части слов согласно общему контексту, - насколько его улавливали работавшие над изданием специалисты позапрошлого века.
     Мы, тем не менее, поставили себе целью изучить исходные документы - архивные оригиналы тех трех писем конца XVII века, сохраняемые, как оказалось, в одном из фондов Российского государственного архива древних актов (РГАДА).
     Расчет состоял в том, что непосредственное исследование оригиналов позволяет устранить влияние позднейших интерпретаторов при выявлении общего менталитета и личного эпистолярного стиля их авторов. В данном случае - московского иерея, жившего три столетия назад, в совершенно ином мире. И, разумеется, открывает  возможность освоиться со спецификой его индивидуального почерка, что позволило бы работать с новым письмом протопопа, - будь таковое обнаружено.
     И действительно, предстояло суметь прочесть и адекватно истолковать смысл фраз в обнаруженном нами еще одном письме протопопа Петра Васильева к царю Петру I, пропущенному учеными археографами XIX века. Нам предстоит, здесь и сейчас, ввести в научный оборот сей уникальный документ.
Речь пойдет о четвертом письме протопопа П.В. Васильева, которое, как оказалось, имеет самое прямое отношение к обсуждаемой проблеме амстердамской юности живописца Ивана Никитина.
Для выявления индивидуальной манеры письма протопопа П.В. Васильева нам пришлось изучать оригиналы в РГАДА тех трех известных писем, отредактированные «переводы» которых были опубликованы в упомянутом издании «ПиБ» 1887 года. 
     При изучении оригиналов документов XVII века, хранящихся в РГАДА, необходимо учитывать особенности старорусской скорописи. Их чтение зачастую затруднено слитным написанием букв и слов, отсутствием, как упоминалось, знаков препинания и заглавных букв. К тому же сокращения слов были нормой в церковнославянском языке.     
     Священнослужитель, привыкший к церковнославянскому письму, будет прибегать к сокращению слов и в переписке с мирянами, используя при этом диакритические (надстрочные) знаки. Прежде всего - «титла», обозначающие пропуск буквы в слове. (В виде, например, выпуклой кверху дуги с точкой внутри или со вставкой в дугу вместо точки упрощенного образа опущенной буквы. Есть и другие диакритические знаки¹⁰¹).
     Существенным моментом является способ хранения, внешний вид и степень сохранности старинных бумаг.
Неопытные «архивариусы» начала XVIII века практиковали (в том числе) приклеивание оригиналов небольших документов на пронумерованные листы нестандартных форматов - с последующим составление описей их группировок по годам и темам.
     «Скан» такого листа с приклеенным к нему оригиналом¹⁰² одного из трех известных писем протопопа, опубликованных в ПиБ 1887 года (и его оборотной стороны), представлен на ил. 52:

 Ил. 52. Лист 173 с 1-м «азовским» письмом протопопа (в красной рамке) и оборот этого листа

Археографы XIX века, не мало поработавшие с манускриптами XVII века, сумели прочесть это письмо. Затем они его опубликовали, вставив пропущенные буквы и знаки препинания - согласно своему пониманию смыслов послания протопопа. Их отредактированный для благозвучия «перевод», опубликованный в ПиБ¹⁰³, представлен на ил. 53:

 Ил. 53. Расшифровка 1-го «азовского» письма протопопа к царю

Или, в более удобном для чтения виде:

«Честно в правду ваше есть царство, яко над супостаты убо указуешь власть, силу и одолжение, а послушным своим подаешь человеколюбие, и побеждающе силою Божиею, такожде и и твоим государевым всеусердным намерением, оных Агарян победити и в отечество свое здраво возвратитися. Челом бью, государь, на твоей милости, что жалуешь бгомолца своего, писавшем возвещаешь; и грешник, смотря в написание, слезне и всеусердне Господеви приношу молитву. Архангелского собору протопоп Петр желаю тебе мира, здравия и вечного спасения». (Государственный архив, Кабинет Петра Великого, отд. II, кн. № 53, л. 173).

На ил. 54 представлены «сканы» оригиналов 2-го «азовского» и «воронежского» (адресованного к царю в Воронеж) писем (архивные л. 175 и 179 соответственно). 

Ил. 54. Оригиналы 2-го «азовского» и «воронежского» писем протопопа, архивные л. 175 и 179

Для дальнейшего продвижения в исследовании нам необходимо освоиться и с общим менталитетом, и с индивидуальным слогом протопопа Архангельского собора Кремля. В этих целях позаимствуем у исследователей XIX века расшифровку (с восполнением пробелов и редактированием) текстов двух оставшихся архивных документов, а затем сформируем характеристики, общие для всех трех писем личного духовника царя Петра I¹⁰⁴.

Лист 175:

«Милостивой мой государь Петр Алексеевич, многолетно и благополучно здрав буди на многа лета; да сохранит тебя, Христос от всякого зла противна и подаст тебе на Агаряны силу и одоление. Мздовоздатель тебе, государю, Господь Бог, ко мне грешнику писанием возвещаешь. И я о сем за такую твою превысокую ко мне милость зело благодарствую Господа своего. В болезнех и печалех своих едва жив обретаюся, паче же всех болезнь и печаль, что с тобою, государем, разлучихся грехов своих ради. Многогрешный протопоп Петр Бога молит».

Лист 179:

«Милостивой мой государь Петр Алексеевич, многолетно и благополучно здрав буди на многа лета. Благодарно принял от тебя, государь, милость к себе, богомолцу твоему, что пожаловал писанием своим милостивно меня грешника обрадовал; и я о сем велие благодарение Творцу своему воздаю; а я грешник зело болезную. Протопоп Петр благословение предпосылаю и низкое поклонение тебе, государю, отдаю, яко пред лицем твоим стоя присно». (Адрес на обороте: «Вручить на Воронеже великому государю Петру Алексеевичю»).

2.3 Общий анализ трех писем «архангельского» протопопа Петра Васильева

 
1. Письма состоят из обобщенных умозаключений; не содержат никаких конкретных дат, никаких ссылок или указаний на повседневные факты или события. Никаких упоминаний третих персон. Письма, несомненно, разновременные.
 
2. Все три письма духовника к царю — ответные на его послания. Между царем и духовником не существовало, по всей видимости, регулярной переписки, тем более, инициированной духовником.
 
3. Из кратких ответов протопопа ясен характер полученных им писем царственного послушника, разлученного со своим духовным наставником. Письма царя, находившегося в отъезде, представляли собой, по всей видимости, лишь краткие обращения вежливости при рассылках к большим празднованиям. Они состояли в «ритуальном» запросе молодого послушника о здравии своего пастыря.
 
4. Фактически все три письма протопопа (ил. 52 и 54) имеют сходную внутреннюю структуру из следующих трех «блоков»:
 
а) Преамбула в виде приличествующего приветственного обращения священнослужителя к государю, с обязательным пожеланием физического здравия.
б) «Содержательный блок» из двух тем. Во-первых, непременная благодарность за то, что царь, написав ему, тем самым вспомнил о нем, грешном. Во-вторых, сетование на собственное болезненное состояние.
в) заключительный абзац в виде непременного же пожелания о божьем покровительстве в деяниях и, неизменно, подпись: «протопоп Петр» или «архангельского собора протопоп Петр».
 
5. Протопоп обладает четко выраженным «эпистолярным» стилем. Его письма кратки, а составляющие их фразы, как ни странно для пастыря, необычайно лаконичны.
 
С тем, чтобы, по необходимости, освоить читателя с письменным стилем высших московских священнослужителей конца XVII века, сравним обороты речи «архангельского» протопопа Петра Васильева с подобными по назначению фразами из практически единовременного текста письма патриарха Адриана к тому же Петру I¹⁰⁵ :
 
Протопоп Петр Васильев (ил. 54):
 
«Милостивой мой государь Петр Алексеевич многолетно и благополучно здрав буди на многа лета да сохранит тебя Христос от всякого зла...».
 
Патриарх Адриян:
«Боголюбезнейший нам в Дусе Святем сын и любожелателный всем приятель, господин Петр Алексеевич, благословен буди Богом вышним во всякое благосостояние многолетне. Всеусердно нашею любовию поздравляем тя в доброводительстве всеблагого Бога пребывати присно, да вси в державе крепости Его благодатне получим спасение, его щедроты и приснодеву Богоматерь Марию непрестанно о сем умоляем».
 
Полезен для дальнейшего еще один пример.
 
Протопоп Петр Васильев (ил. 52):
 
«Челом бью государь на твоей милости что жалуешь бгомолца своего писавшем возвещаешь...».
 
Патриарх Адриян:
 
«По премногу же увеселихомся о твоей к нашей худости любоприятстве яко посетил ны еси благонравными твоими писанми саморучне».
 
У престарелого патриарха Адриана пространный «содержательный блок» письма изобилует, естественно, нравоучениями высшего порядка.
     Но там, обращаю особое внимание, за витиеватыми строками чувствуется актуальное беспокойство патриарха за душу царя, пустившегося в еретические страны, куда ему, государю, надлежит нести свет истинной, православной, веры:
 
«Мы же повсюду людем Господним благочестивым веры нашея православныя везде разширения, надежди во Христе Господе известныя».
 
6. Чтение писем протопопа затруднено своеобразием его почерка. Он, например, варьирует рукописную форму букв даже в одном и том же тексте. В наличии - характерные для священнослужителей того времени церковные архаизмы и сокращения слов. У протопопа очевидны к тому же проблемы с грамматикой. Вряд ли этому стоит удивляться. Духовник молодого Пера I принадлежал к не слишком образованному старо-московскому духовенству, представители которого, в отличие от, скажем, будущего местоблюстителя патриаршего престола Стефана (Симеона) Яворского, или грядущего «универсально ученого» Феофана (Елеазара) Прокоповича, таких университетов, как Киево-Могилянская академия, не кончали.
А у нашего протопопа из простых речь старо-русско-славянская, а письму он учился в Московии, скорее всего у приходского дьячка, где-то в середине XVII века.
 

3.3 Обнаруженное четвертое письмо протопопа Петра Васильева

В настоящем месте мы сообщаем об еще одном, четвертом письме духовника к царю Петру I (ил. 55). Насколько нам известно, этот документ еще не был опубликован.
     Письмо - подписное, то есть, достоверно, написано протопопом Архангельского собора Кремля Петром Васильевым. Адресовано оно, также достоверно, - государю Петру Алексеевичу.
     Его содержание, как увидим, резко, принципиально отлично от предыдущих трех стереотипных писем протопопа — и в преамбуле, и в содержательной части. Предыдущий анализ трех известных писем протопопа как раз и позволит выявить указанное коренное отличие. Вместе с тем, и четвертое письмо духовника царя также структурировано в те же три «блока».
     В Государственном архиве Российской империи оно находилось «внутри» все той же группы трех сохранившихся писем протопопа к царю. Оно размещается приклееным на л. 174 и частично перекрыто в своей верхней части листом № 173, как это видно все на той же ил. 52 (слева внизу, в зеленой рамке). Хотя письмо — подписное, и подпись протопопа без труда читается, его обошли вниманием ученые исследователи XIX века, составители издания ПиБ 1887 года.
     Принципиально важно понять причину столь грубого недосмотра высоко квалифицированных архивистов, стоявших куда ближе нас к той ранне-петровской эпохе. Дело, несомненно, в том, что содержание документа осталось совершенно загадочным даже для них, а потому и не пригодным к публикации в столь ответственном издании «по высочайшему повелению». Маститым ученым не могла даже придти  в голову идея ассоциативной связи этого документа с архивными бумагами Великого посольства 1698 года. 
     Потому что они, без сомнения, прекрасно знали фундаментальный труд историка и педантичного археографа Николая Герасимовича Устрялова, изданный в СПб в 1858 году¹⁰⁶. Именно он, академик Н.Г. Устрялов, осуществил первую научную публикацию ряда важнейших архивных документов Великого посольства 1697-1698 годов. А среди них находился полный «Список всяких чинов людям, которые ныне в посольстве»¹⁰⁷. Выше мы его обозначали как «список Пиллау». Там, как помним, указан единственный священник среди посольских - Иван Поборский.
     С другой стороны,  в бумагах изученного вдоль и поперек архива московской патриархии был зафиксирован тот факт, что в день 12 июня 1697 года, когда Великое посольство, вместе с царем инкогнито, уже который месяц странствовало по Европам, в Москве патриарх Адриан принимал протопопа Архангельского собора Кремля, царского духовника Петра Васильевича Васильева¹⁰⁸.
     А потому историки и археографы, изучавшие письма духовника к царю, не могли даже заподозрить, что кремлевский иерей, старо-московский протопоп Петр Васильев мог иметь какое-то касательство к сидению Великого посольства в Амстердаме - в ожидании столь затянувшегося возвращения молодого царя Петра I из протестантской Англии.
     С какой, собственно, стати должен был зацепить их внимание тот факт, что посольский казначей, подьячий Михаил Волков, начал с 1-го числа, апреля месяца, года 1698-го, выплачивать в чужеземном Амстердаме кормовые деньги объявившимся там неведомым «священнику Василию с сыном»?
     Как могли сблизить ученые исследователи XIX века столь разрозненные и разнородные факты, чтобы суметь определиться с содержанием обнаруженного четвертого письма протопопа?
 

4.3 Расшифровка четвертого письма  протопопа монарху

Обратимся еще раз к изображению на ил. 52. Выделим в нем зеленой рамкой нижнюю «половину». Она не принадлежит листу 173, а представляет собой часть следующего листа 174, по небрежности прикрытого сверху коротким листом 173 с
1-м «азовским» письмом протопопа. Выделенный текст в зеленой рамке и есть обнаруженное четвертое письмо протопопа Петра Васильева к царю Петру I (ил. 55).

Ил. 55. Четвертое письмо протопопа П.В. Васильева. Л. 174

Письмо написано на скверной бумаге, его строчки - косые, буквы — пляшущие.

Оно, увидим по тексту, как и все предыдущие — ответное, на полученное письмо царя. Его содержание окажется довольно сумбурным. Фразы - как будто бессвязные. Похоже, что писавший письмо человек был сильно взволнован полученным письмом, и/или писал торопливо, «на коленке», спеша к отплывающей оказии обратной почты.
     Все это создаст дополнительные трудности при расшифровке обнаруженного письма, написанного без приличествующего прилежания, той самой старорусской скорописью.
     Вместе с тем, особая значимость этого архивного документа высоко поднимает планку требований к адекватности распознавания каждого буквенного значка, как и к толкованию смысла получившихся при расшифровке слов, нанесенных на бумагу в эпоху, давно ставшую для нас далекой.
     (И расшифровки, и последующий анализ обнаруженного документа нам придется представлять во всех деталях — во имя строгости важнейшего доказательства. Следить за подобными выкладками, быть может, утомительно. Да и сама предстоящая процедура будет интересна, вероятно, только узким специалистам. Прочие же читатели могут сразу перейти к резюмирующей части, расположенной ниже, в разделе 5.3 настоящей публикации).
     Особые сложности в работе с древнерусскими документами возникают при распознавании беглых бытовых записей, не нанесенных профессиональными писцами.
     (Так, в тех же письмах протопопа буква «и» может быть похожа на латинские j, i, или h. А буква «д» может принять вид домика с опущенными вниз «лапками», а может приближаться по форме к курсивной и строчной дельте (δ) в глаголическом начертании. Характерна также переменная форма строчной «в», чаще двумя "лежащими" арками, подобно русской рукописной «m», но посередине горизонтально перечеркнутой. К тому же письма протопопа Петра Васильева изобилуют пропускам букв в словах, столь затрудняющими понимание их смысла. Пропуск буквы в слове может быть отмечен в соответствующем месте вертикальным штрихом (с выносом буквы над строкой), но чаще упоминавшимся «титлом», в виде круглой скобки над местом пропуска, выпуклостью вверх. Последние могут быть как простыми, так и буквенными, с упрощенным контуром буквы внутри скобки).
     В обнаруженном письме (ил. 55) полностью отсутствуют знаки препинания, отделяющие смысловые группы, и нет деления на фразы заглавными буквами в их начале, (что обычно для бытовых записей XVII века).
     При распознавании древнерусских скорописей полезны «алфавиты-трафареты», в которых собраны наиболее распространенные начертания букв в старорусских рукописных текстах соответствующего периода времени. Ниже мы будем использовать при дешифровке обнаруженного документа подобный «трафарет», составленный для записей именно XVII века (ил. 56).¹⁰⁹
 

Ил. 56. Таблица — «алфавит» древнерусской скорописи XVII века
 

Начнем с установлением адресата изучаемого документа. Как видно на ил. 55, самая верхняя строка письма с обращением к персоне адресата закрыта другим документам. Покажем, что этим адресатом действительно был государь Петр Алексеевич.
     На ил. 57 представлен оборот опорного листа, к которому прикреплен оригинал обнаруженного письма. Как можно видеть, в опорном листе были прорезаны окна, в которые и «вставлены» оригиналы, с приклейкой по полям оборота письма, свободным от надписей.
 

Ил. 57. Оборот листа с письмом протопопа П.В. Васильева

Нужно сказать, что работа по систематическому сбору и сохранению документов, поступавших с Петру I, началась только с 1704 года, после назначения А.В. Макарова кабинет-секретарем царя. На ил. 57 в верху оборота опорного листа стоит, как видим, регистрационная отметка входящих бумаг «В — 49». В той же строке находится некая надпись, включающая, весьма вероятно, дату регистрации документа «В 1704? ..», а ниже — подпись регистратора, представляющая собой, скорее всего, автограф самого кабинет-секретаря Петра I, Алексея Васильевича Макарова: «jа Мака....».

А еще ниже — четкая надпись, нанесенная на обороте обнаруженного письма (ил. 58). Она — адресная, (с надстрочным "титлом" в конце первого слова):
«вручи(ть) сие писание Петру алексеевичу». 
 
Эти слова прописаны куда более старательно, чем фразы на лицевой стороне письма. И по крайней мере слова: «Петру алексеевичу» на обороте нанесены, несомненно, той же рукой, что и аналогичное сочетание на его лицевой стороне.
 

 Ил. 58. Надпись на обороте письма протопопа

Что же касается содержания надписи, то историки, поработавшие в архиве с оригиналами входящих бумаг в "Кабинете Петра Великого", непременно отметят чрезвычайную странность подобной адресации.
     Единственное ей объяснение -  печать строгого инкогнито царя в месте его пребывания.  Исключительно ею можно оправдать фамильярную простоту в адресе на обороте письма к великому Государю, вручаемому постороннему лицу.
     Только в уникальном эпизоде истории петровской эпохи  - первом путешествии Петра I по Европе 1697-1698 годов - было бы мыслимо письменно поименовать монарха как какого-то соседа по московской усадьбе, просто по имени-отчеству, «Петром алексеевичем».
Напомним, аналогичный  адрес на обороте «воронежского» письма протопопа П. Васильева имел совсем иной вид¹¹²:
 
«Вручить на Воронеже великому государю Петру Алексеевичу».
 
Из сказанного с непреложностью вытекает датировка документа (ил. 55) . Это письмо Петру I написано в период Великого посольства, то есть в отрезке 1697-1698 годов.

     Следующим шагом должно быть, естественно, доказательное установление личности автора документа.
В обнаруженном письме (ил. 55) визуально, по расположению пробелов между группами строк, определяются структурное разделение содержания на три отдельных «блока». Естественно предположить, что протопоп и здесь придерживался той же структуры послания, что и в изученных выше трех письмах. Тогда нижний трехстрочный «блок» должен содержать в себе подпись автора документа. Начнем с расшифровки имеено этой части письма.

РАСШИФРОВКА ФРАГМЕНТА 1

Ее процесс с привлечением "алфавита" скорописей XVII века наглядно представляют изображения на ил. 59 и 60.

  Ил. 59. Фрагмент 1 с  нумерацией знаков в строках

Ил. 60. К расшифровке букв в фрагменте 1

Представим в виде таблиц алгоритм расшифровки нижнего блока письма.

Текст скорописи фрагмента 1:

«Пожалуй Петр алексеевич прикожи ко мне б писал о своем здравии архангелской протопоп петр васильев бога молит».

Таким образом, доказано, что обнаруженное письмо, адресованное царю Петру, написал именно его духовник, Петр Васильев, протопоп Архангельского собора Кремля.
Теперь необходимо, поднимаясь выше по строчкам письма, вычленить средний, содержательный блок.
РАСШИФРОВКА ФРАГМЕНТА 2
 
Действуя по аналогично предыдущему, представим процесс расшифровки среднего блока письма (ил. 61 и 62).
 

Ил. 61. Фрагмент 2 с нумерацией знаков в строках

Ил. 62. К расшифровке букв в фрагменте 2

Текст скорописи фрагмента 2:

«... а про нас изволил аще малодчим напаметовал по своей милости и я грешник апреля по девятое число живу»

РАСШИФРОВКА ФРАГМЕНТА 3

Без дополнительных комментариев приводим расшифровку фрагмента 3, расположенного в верхней части текста (ил. 63 и 64)

  Ил. 63. Фрагмент 3 с нумерацией знаков в строках 

 Ил. 64. К расшифровке букв в фрагменте 3

Текст скорописи фрагмента 3:
«...душу твою ... сохрани (о)т вхождение тв(ое) (до) схождение твое отныне и до века како тебя пр(и)ч(а)стного Г(о)с(по)дня петра алексеевича Хр(и)стосъ м(и)л(о)стию своею хранил»
Призывов к Господу о сохранении души государя, даже в самом общем плане, нет в остальных трех письмах протопопа к царю. Такой призыв оправдан, естественно, лишь при презумпции реальной опасности для души государя.
И она, эта опасность - не для тела, а для души - локализована в пространстве и времен: от «вхождения» до «схождения».
 
 

5.3          "Бытовое" письмо протопопа как исторический документ 

Собирая вместе все части перевода обнаруженного четвертого письма «архангельского» протопопа, получим следующий полный текст оригинала документа:

«...душу Грь Гдь твою сохрани (о)т вхождение тв(ое) (до) схождение твое отныне и до века како тебя пр(и)ч(а)стного Г(о)с(по)дня петра алексеевича Хр(и)стосъ м(и)л(о)стию своею хранила про нас изволил аще малодчим напаметовал по своей милости и я грешник апреля по девятое число живу Пожалуй Петр алексеевич прикожи ко мне б писал о своем здравии архангелской протопоп петр васильев бога молит».

Очевидно, что перед нами, на ил. 55 - торопливая запись старо-московского говора, (да еще на церковнославянском «диалекте»), не слишком образованного священнослужителя конца XVII века, с индивидуальными вариациями и «грамматическими» ошибками. Но писавший точно знал, что адресат письмо поймет, поскольку царь Петр I, конечно, достаточно знаком со скорописью своего собственного духовника.
     Вслед за учеными составителями капитального издания «Писем и бумаг императора Петра Великого» 1887 года, для надлежащей читабельности внесем в этот текст очевидные грамматические поправки, никак не меняющие смысла слов и предложений:

«(1)...душу твою Государь Господь сохрани, от вхождение твое до схождение твое, отныне и до века, како тебя причастного Господня Петра Алексеевича Христос милостию своею хранил.

(2) А про нас изволил /вспомнить/, коли молодчим напаметовал о своей милости.

(3) Я, грешник, апреля по девятое число живу.

(4) Пожалуй, Петр Алексеевич, прикажи ко мне б писал о своем здравии.

(5) Архангелской протопоп Петр Васильев бога молит».

     Археографы XIX века, собирая материал для издания , не могли не заметить это четвертое письмо протопопа Петра Васильева к царю, прикрепленное к листу 174 дела в Государственном архиве империи.
     Но, располагая лишь данным ответным письмом, ученые исследователи архивов были , несомненно, обескуражены его фразами  «бытового» содержания, столь контрастными с привычными оборотами благочинных писем духовного пастыря царственному послушнику. Документ при полном непонимании его содержания, конечно, нельзя было публиковать, тем более в столь ответственном издании. Так и ушел этот бесценный документ в безвестное небытие.
     Они, археографы, как помним, подправили для удобочтения одобренные три письма протопопа, вставляя опущенные буквы и знаки препинания в расшифровки округлых общих фраз с их предсказуемым смыслом. Иное дело четвертое письмо.
     Куда труднее предугадывать смыслы кратких ответов на неизвестные житейские вопросы, не ведая ни времени, ни контекста переписки.
     Где был государь в момент написания протопопом ему ответного письма?
     Что, собственно,  означает неожиданное  множественное число в выражении «про нас изволил»? О ком еще речь?
     И в связи с каким таким «молодчим» напомнил государь в письме духовнику о некой своей милости? В связи с чем он об этом «напомнил»?
     И где проживает духовник «до 9-го апреля» и почему именно до 9-го числа, и именно этого месяца?
 
Но для нас  контекст письма прозрачен. Его раскрывают записи  подьячего Михаила Волкова, в расходной книге  Великого посольства, за апрель месяц 1698 года. (Часть 2 настоящей публикации, ее разделы 4.2 и 6.2. Переход к ним — через Рубрикатор вверху данной страницы).
     Они делают очевидным год написания письма протопопа  — 1698. Эта дата, и только она, сводит в один объясняемый узел все «экзотические» особенности четвертого письма духовника Петра I. В тот год завершалось европейское путешествие молодого Петра I с Великим посольством.
     (Письмо, несомненно, написано второпях и не за столом. Наиболее вероятное объяснение спешки — подвернувшаяся курьерская оказия из Амстердама в английский Дептфорд, где квартировал - с отлучками - в тот месяц Петр I. Сохранившиеся документы показывают, что во время пребывания Петра I в Англии, с начала января по конец апреля 1698 года, поддерживался постоянный обмен сообщениями с сидящими в Амстердаме великими послами
Ф. Лефортом и Ф.А. Головиным).

     Личный духовник царя не объявился бы в Европе, не будь там самого Государя. Появление протопопа Васильева сразу уничтожало бы инкогнито царя. Значит, в любых бумагах Великого посольства имя прибывшего духовника должно быть прикрыто псевдонимом, как и, напомним,  у других ближайших к царю персон в свите Великого посольства.
     В апреле месяце 1698 года государь все еще находился на острове, в английском Дептфорде. А 1-го апреля того года, в амстердамском стане Великого  посольства, были поставлены на кормовое довольствие «священник Василий с сыном», пока только на неделю (ил. 65)¹¹⁰.  Вот откуда множественное число в выражении «а про нас изволил...».

Ил. 65. Фрагмент расходной книги подьячего М. Волкова за 1698 год

Специально отметим, что до 1-го числа апреля месяца в расходной книге подьячего М. Волкова нет упоминания этих двух лиц¹¹¹.

В преамбуле письма духовный пастырь П.В. Васильев, перекликаясь с упоминавшемся посланием патриарха в Амстердам к царю, прямо намекает на опасения за душу православного царя при поползновениях обольстителей в заморском гнездилище еретиков. А таковые действительно были, и многократные. О них должны были знать в московской патриархии, по донесениям Ивана Поборского, штатного священника Великого посольства.

     В обрисованном нами контексте упомянутой протопопом милостью государя, в связи с «молодчим», может быть только указание московскому иерею доставить в Голландию родственного отрока . Это открывает новый взгляд на историю странного визита в далекий Амстердам, к Великому посольству, священника Петра Васильева, протопопа Архангельского собора Кремля. Сам факт вызова Петром I человека к Великому посольству, через Европу, из Москвы в Амстердам — совершенно экстраординарный. Известен только царский вызов инженера Якова Брюса, по открывшейся настоятельной надобности, прибывшего в Амстердам 19 декабря 1697 года. (Проявление в Голландии Я. Брюса, не великой персоны, не стоило обставлять тайной, оно никак не компрометировало инкогнито Петра I. Иное дело - появление в Амстердаме личного духовника самого царя. Его-то необходимо прикрыть псевдонимом).

Еще большее удивление вызывает кратковременность пребывания протопопа в Амстердаме - после столь утомительного сухопутного путешествия по Европе.
     Сопоставим даты. «Священник Василий» был поставлен на посольское довольствие с 1-го апреля, а уже через две недели, 15 апреля, по приказу третьего великого посла П.Б. Возницына,, протопопу выплатили «дорожные» деньги как назначенному к отплытию на корабле к Нарве¹¹³.  (Правда, обстоятельства, как мы видели в Части 2, задержали священника в Амстердаме по крайней мере до 25 декабря, до пасхальной службы).
     Выходит, отъезд царского исповедника был назначен в Великий пост, не дожидаясь возвращения из Англии его царствующего послушника. А ведь царя Петра так ждали в Амстердаме - к Пасхе. (Вовремя вернуться царю помешала буря на море).
     Так что назначение конкретного времени отплытия духовника определялось всего лишь корабельной оказией. Оно не могло быть самостоятельным решением дьяка П.Б. Возницына, всего лишь «технического» третьего посла.
Значит, кратковременность визита протопопа в Европу была задана заранее, несомненно, директивой самого царя. Получается, молодого Петра I не слишком беспокоила забота о предпасхальном исповедальном очищении  от суммы накопившихся в Европе грехов.
     Отсюда вытекает неизбежный вывод о том, что в глазах Петра I вся многотрудная миссия протоиерея П.В. Васильева сводилась к привозу в Европу племянника, талантливого отрока Ивана Никитина, будущего основоположника русской светской живописи.
     В свете такого внимания к подростку Ивану не стоит удивляться и решению Петра I, перед отбытием к Вене, оставить в Амстердаме посольского дьякона Тимофея «для ученья щурупного дела»¹¹⁴.  По всей видимости, на еретической чужбине мальчугану Ивану нужен присмотр. Тот Тимофей должен был знать отрока, племянника духовника, еще по Москве, поскольку служил дьяконом также в Кремле, в «церкви Воскресения Христова, что у В. Г-ря вверху», вместе с посольским священником Иваном Поборским¹¹⁵. 
     И вот этот факт «заморского» вояжа кремлевского протопопа с «молодчим» означает, что еще в Московии молодой Петр I приметил талантливого отрока Ивана Никитина, племянника своего личного духовника Петра Васильева. Он означает, что, появившись впервые в Европе, встретив там образцы великого европейского живописного искусства, попозировав самому Кнеллеру, молодой Петр I уже тогда оценил место изящных искусств в желанном статусе признанной европейской державы.
     И первым русским учеником, назначенным им к овладению мировым художеством, был отнюдь не мало одаренный Андрей Матвеев, отправленный в Голландию только в 1716 году, а, задолго до того, - одаренный отрок Иван Никитин, в году 1698-м.
Подведем финальный итог нашего исследования.
 

1)   Раскрытие смыслов двух исторических документов — выдержек из расходной книги Великого посольства и обнаруженного четвертого письма протопопа Петра Васильева, затем  сведение их в единую совокупность - составило полный корпус строгого документального доказательства нашей гипотезы об «амстердамской» юности живописца Ивана Никитина. Теперь она  превратилась в доказанный исторический факт.

2)   А это, в свою очередь,  создает верификационную основу всему содержанию наших исследований периода "раннего Никитина", до 1720-го года, изложенных в предыдущих публикациях автора. 

6.3   Пятое письмо протопопа

Личность протоиерея Петра Васильевича Васильева сама по себе должна быть интересна историкам государства российского. Ведь он 6-7 лет был духовным наставником и исповедником Петра I - в годы становления личности этого царя-реформатора. Но нам интереснее влияние столь видного церковного иерарха на родственного ему отрока Ивана Никитина.
     Состоявшееся доказательство факта привоза подростка Ивана в Амстердам в апреле 1698 года повышает кредит нашего доверия к ключевым фактам в упоминавшемся в Части 2 рассказе М.Г. Земцова Якобу Штелину (ил. 49).
     Прежде всего - к цифрам, названным архитектором: возраст явившегося в Амстердам отрока Ивана составлял около 14 лет, а его учение продолжалось шесть лет. Следовательно, пребывание Никитина за рубежом должно было завершиться в 1704 году.                 
     Встреченный семьей в Москве, двадцатилетний юноша Иван Никитин оказался совсем не в той стране, где прошло его детство.
     При переходе исследования от периода «амстердамской юности» будущего живописца к изучению «раннего Никитина», то есть его первых вещей 1705-1710 годов, исследователя встречает поистине интригующая проблема.
     Дело в том, что, изучая первые московские произведения молодого живописца — гравированное изображение фельдмаршала Б.П. Шереметева (ил. 28) и «жанровый» портрет Петра I (ил. 31), мы ощущали волну внутреннего напряжения художника, изучающего свою модель, его критичную настороженность к царю, а в отношении победоносного фельдмаршала даже небрежно прикрытую враждебность. Каким глазами смотрел он на этот московский мир, какими видел молодой Иван Никитин те первые модели?
     Нам следует выяснить, понять, как происходила ментальная, даже мировоззренческая адаптация молодого «амстердамца» к совершенно иному миру, к его жесткой кастовой стратификации. Где, например, даже самый талантливый живописец не более чем неимущий простой мастеровой.
     В его притирании к суровой московской реальности особо значимой, конечно, была роль наиболее влиятельного члена вновь обретенной семьи — все того же протопопа Петра Васильевича Васильева.
     Отсюда проистекает необходимость реконструкции, по мере возможности, подлинного отношения протоиерея Васильева к царю Петру I, сложившегося ко времени возвращения в Москву повзрослевшего Ивана Никитина, то есть к 1704 - 1705 годам.
     Ответ на этот вопрос нельзя, конечно, извлечь из неких рассуждений об историческом контексте, о церковной реформе или недовольстве старого московского духовенства. Или из крайне скудных биографических данных о П.В. Васильеве¹¹⁶. 
     Нужна опора на конкретные документальные свидетельства персонально протоиерея Васильева. И они имеются в нашем распоряжении — его собственноручные четыре письма.
     Как мы видели, в каждом из них содержалась преамбула с деликатными пастырскими наставлениями. Но были ли они нелицеприятными? Ведь натура молодого Петра сложна, он властен, опасен, упрям, не добродетелен, а его воля неколебимо тверда.
     В поисках ответа обратимся к началу 1-го «азовского» письма, представленного на ил. 52:
 

«Честно в правду ваше есть царство, яко над супостаты показуешь власть, силу и одоление, а послушным своим подаешь человеколюбие».

Удивительны эти слова, открывающие краткое послание духовного отца. Они не связаны с дальнейшим его содержанием. В них, написанных в 1695-1696 годах, содержится ни много, ни мало, как общая нравственная оценка прошедших нескольких лет самостоятельного царствования Петра I: «честно в правду ваше есть царство».
     Либо в письме царя содержалось соответствующее прямое или завуалированное пожелание, либо священник кремлевской домовой церкви, знавший Петра с малолетства, угадал внутреннюю потребность царя в приговоре — до-
бро или зло он творит на земле.
     Получив письмо Петра I, священник Васильев «смотря в написание, слезне» приносит молитву. И объясняет, почему «в правду» есть царствование его:
 
«послушным своим подаешь человеколюбие…».
 
Вот она, главная нравственная позиция царского пастыря.     
     Человеколюбие — единственно это качество указывает священник в обоснование своей общей доброй оценки царя.
Но Петр I смолоду не склонялся к человеколюбию в отношении к подданным, о чем не мог не знать дотоле неразлучный с ним духовник. Поэтому перед нами не льстивая фраза царедворца, а обдуманное фундаментальное нравоучение, изложенное с должным пиететом умным и деликатным духовным наставником. Зная по опыту глубину личности Петра I, проницательность его быстрого ума, он, вероятно, не сомневался в правильном понимании молодым царем смысла и цели первой фразы своего ответного письма.
     Однако, священник Васильев вряд ли рассчитывал на немедленный сочувственный отклик в душе Петра I. И он не осмелился бы на дерзкое, в сущности, поучение жесткому и гневливому самодержцу, не будь мудрая прямота свойством его личности и не будь между ними давних близких и теплых духовных связей.
     Через 2-3 года, в своем четвертом, более сухом, «амстердамском письме» от апреля 1698 года (ил. 55), он, лишенный иллюзий, уже откровенно предостерегает царя, взывая к твердости в вере православной в стане еретиков:
 
«...душу твою сохрани...».
 
     Дальнейшую пунктирную траекторию жизни протопопа П.В. Васильева намечают две опорные точки.
 
а) Достоверно известно, что в 1700 году духовникам царя стал Иван Поборский, "коллега" Петра Васильева по кремлевскому церковному служению и бывший «штатный» священник Великого посольства.

б) Достоверно известно, что в сентябре следующего, 1701-го, года Петр Васильев, переставший быть духовником Петра I, оставался протопресвитером Архангельского собора Кремля, поскольку именно в этом качестве участвовал в одном из дознаний, проводившемся в Посольском приказе (ил. 45)¹¹⁷. 

     Осуществленная московским государем замена духовника, находившегося в добром душевном здравии, - явление, скажем так, редкое. Для православного человека подобный разрыв — событие в жизни чрезвычайное.
     А в нашем случае еще и  загадочное. Похоже, что духовный разрыв был односторонним. Отставляя в 1700 году духовника Васильева, Петр I сохранял, очевидно,  доброе к нему отношение.  Известно, что в том же, 1700-м, году с помощью царя Петр Васильев обновил церковь Ильи Пророка, вероятно, пострадавшую от пожара 1688 г.¹¹⁸.
     А в следующем, 1701-м году, П.В. Васильев, как мы видели, являлся протопресвитером второго по значению Архангельского собора Кремля.
     Ниже мы публикуем документ, проливающим свет на этот исторический эпизод. Речь пойдет об обнаруженном оригинале пятого письма протоиерея П.В. Васильева государю Петру I (ил. 66).

Ил. 66. Пятое письмо протопопа