ЧАСТЬ 6
11. Камень "Макет Олимпа"
Посмотрим теперь на принципиально иного представителя группы ландшафтных камней (ил. 11.1).
Ил. 11.1
Образец имеет сравнительно небольшие размеры (8,5х15,5х7,5 см). Он уникален тем, что фактически представляет собой трехмерный макет какого-то вполне реального ландшафта. А именно, того же ревущего порога с центральной каменной глыбой, омываемой с обоих боков бурными потоками воды. С одной ее стороны за струями речного рукава виден береговой камень. На нем восседают сливающиеся фигуры двух божеств, рожденных в струях потока, перехлестывающих «сидалищный» камень (ил. 11.2).
Ил. 11.2
Двухголовая фигура представлена в уже знакомом нам развороте, наклонном к воде. Как будто двуликое божество, занятое рыбной ловлей, высматривает добычу в речном потоке.
На данном рельефе ближняя к зрителю голова единого тела «рыболова» снабжена птичьим клювом, угадываемый же контур второго образа скорее звероподобен. Это двуликое божество из «олимпийского» пантеона нам уже знакомо, мы его замечали в «глазу» мамонтовой «маски», как образ служивого «наблюдателя» при застывшем в камне верховном божестве (ил. 10.10).
Здесь же оно предстает в иной роли, рыболова, добытчика — кормильца «олимпийской» общины божеств. А за потоком, на вздымающейся боковой стороне главной глыбы, подобно сцене на оборотной стороне камня «Маска мамонта» (ил. 10.7; 10.8), проступают смутные силуэты других сожителей «Олимпа» (ил. 11.3).
Ил. 11.3
Но здесь они болеют за результаты рыбного промысла. Чем не жанровая сценка из реальной жизни племени?
«Картина» на другом боку центрального камня рисует почти реалистический образ противоположного, обрывистого, берега реки (ил. 11.4).
Ил. 11.4
И тут, на его светлом склоне, в прихотливом изгибе линий, можно распознать коричневато-бурый силуэт некоего крупного животного, неровно подкрашенный охрой (ил. 11.5).
Ил. 11.5
Ваятель заставил его тучное тело боязливо упирается копытами в почву крутого склона. Таким художественным приемом он передавал соплеменникам свое ощущение устрашающей мощи ревущего потока в самом сердце святилища.
С другой стороны, изображенный тип животного мог быть промысловым, являться вожделенным объектом охоты данного племени. Увеличенный фрагмент снимка с измененным ракурсом показывает должную фантасмагоричность существа (ил. 11.6).
Ил. 11.6
Многоголовое создание «населено», как можно увидеть, малыми призрачными образами олимпийских обитателей. Оно, следовательно, могло быть как бы символом плотоядного ожидания племени наиболее желанной мясной добычи. В сочетании с жанровой сценкой рыболовства на другом боку камня, возникает представление об основных источниках пропитания племени на данном этапе его существования.
Как и у камня «Маска мамонта», донная часть этого «олимпийского макета» искусно обработана, представляет собой дополнение к изображению олимпийского ландшафта обиталища божеств: тот же водяной поток серо-голубого цвета у подножья отвесной каменной стены, - с плывущей в нем желанной добычей (ил. 11.7).
Ил. 11.7
Это нижнее основание камня имеет собственную цветовую палитру, природа которой подлежит отдельному исследованию.
12. Камень "Олимпийский ковчег"
Люди той первобытной культуры, лишенной письменности, отражали свою духовную жизнь, как видим, «на листах каменных книг». Более того, по нашему мнению, ее позднему этапу можно приписать замечательное качество: у культуры было свое искусство. И оно пользовалось широким престижем в том сообществе каменного века. И были у него свои талантливые художники.
В подтверждение последнего тезиса опишем еще один из найденных камней «олимпийской» группы, едва ли не самый из них интересный. Из-за высокой насыщенности поверхности рельефными образами, камню было дано условное название «Ковчег».
На (ил. 12.1) представлены его снимки в двух проекциях.
Ил. 12.1
А еще с одной из множества сторон его рельеф имеет знакомые характерные признаки именно «олимпийского» пейзажа (ил. 12.2).
Ил. 12.2
Общие же очертания камня напоминают и большую двустворчатую речную раковину, и живое человеческое сердце, перевитое пульсирующими артериями. Максимальные размеры камня по трем пространственным осям составляют 12х13,5х7 см.
Изощренное мастерство первобытного искусника позволило ему разместить множество образов на крайне ограниченной поверхности небольшого камня. Сегодня различать отдельные сюжеты удается лишь неторопливому взгляду, при навыке, наработанном на более простых вещах этой же культуры. Потому что даже небольшой поворот угла экспозиции по любому пространственному вектору меняет и понимание смысла, и чувственное восприятие многих рельефных образов на его поверхности.
Доисторического создателя данного выдающегося артефакта не интересовали детали пейзажа, окружающего олимпийскую глыбу. Автор был погружен в перипетии внутренней жизни ее обитателей.
Он, конечно, хотел внушить соплеменникам идею всесильного величия верховного божества, определяющего их судьбу. И выбрал для этого замечательный метод, по которому тяжелая неподвижность грозного каменного исполина выступает рельефным контрастом суетливому мельтешению и дрязгам антропоморфных созданий, кишащих на его божественном ковчеге.
По всей видимости, безымянный древний ваятель долго и тщательно подбирал исходный материал. В итоге им оказался «желвак» обтекаемой формы особо твердой темно - коричневой кварцитовой породы с уже знакомой нам редчайшей спецификой. Сверху этот приплюснутый темный квази-эллипсоид был покрыт , как яйцо скорлупой, оболочкой совсем светлой породы с микро - кварцитовыми вкраплениями, сверкающими на солнце, как водяные брызги.
Мастер микролитами выбирал на заготовке светлый слой, обволакивающий ядро, оставляя на обнажающейся темной поверхности камня лишь рельефные светлые жгуты (ил. 12.2). Они, совсем как пенные водные струи, извиваются, сливаются, переплетаются – образуя своим скольжением фантастические фигуры олимпийских обывателей.
Среди них немало образов, уже знакомых нам по другим артефактам. Тут и вытянувшееся в мощной водной струе двухголовое тело двуликого дозорного персонажа, уже знакомого нам по камню «Маска мамонта» (ил. 12.3).
Ил. 12.3
Воспроизведен и главный образ того камня с деформированным «носом»-хоботом. (ил. 12.4).
Ил. 12.4
Удивляет разнообразие способов, которыми ваятель усиливал воздействие своего произведения на соплеменников. Интересен, например, художественно-технический прием переходящих рельефных образов, экономящий ограниченную рабочую поверхность (ил. 12.5).
Ил 12.5
Кажущийся гротескной бородатая фигура на «ковчеге» (ил. 12.5) при внимательном изучении распадается в вереницу профильных силуэтов, шествующих в затылок друг за другом. Придавая вот так динамику статичному образу, автор развивал, конечно, какой-то сюжет, понятный соплеменникам, быть может, вполне мирской, из истории племени.
В разных местах поверхности всплывают контурные силуэты самого верховного титана (ил. 12.6), верифицируя тем самым сакральность каменного «ковчега».
Ил. 12.6
Они, сильно стилизованные, узнаваемы лишь по наличию хобота . Последний же приобретает специфическую форму, выражающую верховный примат именно мужской силы.
Важно отметить, что эта же идея и тем же способом выражена в рельефе на упоминавшемся красно-белом камне — через фаллический контур хобота мамонта самого устрашающего вида (ил. 12.7).
Ил. 12.7
Подобная ипостась высшего божества, разумеется, вопиюще несовместима с матриархальным родовым укладом старых добрых времен «кормящей птицы».
Столь глубокая метаморфоза главного культового образа подтверждает наш тезис о произошедшей радикальной смене родовой парадигмы. Вот и на данном «олимпийском ковчеге» умильные сюжеты сменились брутальными образами насилия, сценами нападения хищников на обреченные жертвы в воде и на суше (ил. 12.8).
Ил. 12.8
Вариативность и расплывчатость образа мамонта на «олимпийских» камнях может свидетельствовать о том, что ко времени их создания род давно уже не контактировал с живыми представителями вида, отошедшего в область племенных преданий. И в его мифологии само верховное божество, как исходный прародитель, постепенно приобретало антропоморфные черты легендарного вождя - родоначальника. В рельефных изображений такая трансформация должна была начаться, естественно, с укорочения хобота.
А из недр темного ядрища поднимаются рельефные образы персонажей ближнего круга верховного олимпийца (ил. 12.9).
Ил. 12.9
Одни существа еще зверообразны , другие человекоподобны. Как и большие камни «Бодин» и «Модин», малый «Ковчег» был также окрашен. Усиление цветовой интенсивности снимков показывает использование пигментов голубого, желтого и красного оттенков (ил. 12.10).
Ил. 12.10
Лики последних имеют индивидуальны черты и весьма выразительны. Некоторые из них заставляют вспоминать древнегреческие театральные маски. Маска трагедии, например, оплакивает все прошлые и будущие родовые несчастья (ил. 12.11).
Ил. 12.11
Индивидуальны образы «мыслителя» и «весельчака» (ил. 12. 12).
Ил. 12.12
А, например, карикатурный тип скандалиста-ругателя просто неподражаем (ил. 12.13).
Ил. 12.13
Иные ассоциации вызывает рельеф, представленный на ил. 12.14.
Ил. 12.14
Это уже не антропоморфный, а вполне человеческий облик, быть может, почитавшийся как образ легендарного вождя - прародителя племени. Его облик интересен тем, что имеет, скорее всего, племенные черты.
Он, усатый и безбородый, облачен в то двухслойное зимнее одеяние, которое соответствовало, несомненно, племенным обычаям эпохи. Его высокий головной убор кажется произведением искусного таксидермиста. «Портрет» представляет, как видим, и этнографический интерес. Другой рельеф (ил. 12.15) представляет собой, возможно, профильное изображение все того же легендарного персонажа, если судить по похожему высокому головному убору со звериной мордой.
Ил. 12.15
Быть может, впрочем, тот убор, явно подкрашенный, венчает голову как статусный атрибут.
Вряд ли является случайным изображение некоего вертикального предмета в руке фигуры. Судя по позе, это скорее всего церемониально-статусный «жезл», быть может, филарха, родового старейшины. Значит, к тому времени в племени мог господствовал патриархально- вождистский уклад.
Существовал, вероятно, и сложный церемониал погребения вождей. На это может указывать рельеф с ликом усопшего (ил. 12.16).
Ил. 12.16
В этих краях самым трудным временем года были зимние полгода, с бесконечно длинными темными ночами, с лютыми холодами и пронизывающими из всех щелей ветрами. В сущности, остальные месяцы проходили в заботах о подготовке к зиме. Отголоски тяжких зимних испытаний есть и на данном камне. Более того, уникальность «Ковчега» и в том, что он представляет собой артефакт о зимнем бытовании племени и его божеств.
А в нем были, конечно, и радостные дни - при ясной солнечной погоде. Достаточно начать поворачивать этот камень под лучом яркого света, как вся его поверхность, включая обнаженные участки коричневой коренной породы, начинает сверкать, переливаться искрами, как единый драгоценный камень. Найден, заметим попутно, и другой сверкающий артефакт, настоящий образ «олимпа» в морозную зимнюю пору (ил. 12.17).
Ил. 12.17
Таким и должны были видеть аборигены реальный прототип своего мифического олимпа в солнечные морозные дни— обледеневшей глыбой. Как и на нашем камне, особенно ярко сверкали бы ледяными блестками светлые рельефы застывших водяных струй, опоясывающие каменную глыбу, и чуть голубеть прибрежная кромка первого льда.
На поверхности обсуждаемого камня кое-где выступают вполне человеческие лики обитателей , укутанных в заиндевевшие меховые одеяния (ил. 12.18).
Ил. 12.18
Увеличение цветовой интенсивности цифровых снимков камня показало, что первобытный мастер местами подкрашивал свое произведение. Он добавлял и холодный голубой тон заиндевевшим одеяниям тесно скучившихся сородичей и красный отблеск на их лицах от пламени спасительных костров . А на другие образы замерзающих людей грустно смотреть (ил. 12.19). Но они позволяют нам заглянуть в реальный, но исчезнувший мир.
Ил. 12.19
К этим образам можно добавить и другие рельефы человекоподобных персонажей на казалось бы тематическом «олимпийском» камне. В совокупности, подобных индивидов гораздо больше, чем стилизованных изображений божеств из животного мира в их собственном гнездилище.
Как будто автор, преследуя разнородные цели, решал две не пересекающиеся задачи. Используя современную терминологию можно было бы сказать, что первая из них было традиционной, культовой и духо-подъемной.
Вторая же, - в создании настоящей галереи бытовых типажей своих соплеменников, находящихся в стрессовых ситуациях. Образам этого рода ваятель не только не придавал какие-то звероподобные черты, нисходящие от мифических прародителей, но, напротив, старался в меру возможностей придать ликам человеческую индивидуальность.
И не в сильно стилизованной форме, как положено героям легендарного сказания, а в попытке связать с персонажем определенною эмоцию, исключительно человеческую. В групповых образах она носит печать привычных страданий от свирепого холода, со стремлением найти защиту у красно-багрового огня. Такие фигуры укутаны в кокон из разнообразных одеяний, включая меховые, в том числе из цельных шкур с сохраненной головой зверя.
Рельефные человеческие образы на камне, при всей их примитивности, представляют интерес как первоисточник уникальной информации о расе, о типе лиц, их внешнем виде, форме одеяний и других антропологических и этнографических сведений о людях данной первобытной культуры. Столь же интересны и отмеченные на камне детали внешнего вида соплеменников, их бытования в суровые зимние месяцы. Эти примитивные люди, оказывается, ценили аккуратность, если не красоту, своего внешнего облика. Они старались и умели придавать прическам, головным уборам и одеяниям из шкур и мехов даже некоторую прихотливость.
Открылась возможностью извлечь из данной находки и существенные сведения о социальной организации того сообщества: о трансформации нравов, о появлении института авторитарного вождизма, существовании какого-то похоронного обряда.
Обратимся теперь к культовому аспекту рельефов «Ковчега». Мы уже отмечали на других «олимпийских» образцах свидетельства прерогатив главного божества : поведенческой кодификации для племени, функций верховного надзора и карательного судилища.
Покажем, что и на камне «Ковчег» имеются соответствующие изображения. Грозный лик верховного божества выступает в струях стекающего потока (ил. 12.20), сверкая своим «всевидящим оком».
Ил. 12.20
Силуэт его фигуры занимает почти целиком одну из граней камня (ил. 12.21).
Ил. 12.21
Хотя его образ достаточно человекоподобен, ваятель, как видим, сохранил ему в качестве носа некий рудиментарный хоботок.
Там же в струях падающего куда-то вниз темного потока низвергаются какие-то тела с человекоподобными, искаженными эмоцией, ликами (ил. 12.22).
Ил. 12.22
Внизу, в бездне, их не ждало ничего хорошего, если судить по не очень приветливому облику ее хранителя (ил. 12.23).
Ил. 12.23
Не поэтому ли столь печален лик, помещенный ваятелем у вершины, быть может, также провинившегося индивида, предвидящего свою прискорбную судьбу (ил. 12.11).
Немного повернув камень, мы увидим другую сцену, также с низвергающимся вниз потоком. Возможно, мастер, способный на построение сложных сюжетов и продуманных композиций , изобразил здесь вход в племенной «тартар», охраняемый двуликими стражниками (ил. 12.24).
Ил. 12.24
Все вышесказанное означает, что поверхность камня «Ковчег» отнюдь не является вместилищем эклектического набора случайных образов. Напротив, мы имеем свидетельство продуманной композиции в рельефе, сложной по смыслу и технической реализации.
Полноте оценки художественной стороны артефакта «Ковчег» и таланта его создателя послужит, на наш взгляд, следующее наблюдение. Как известно, зрительское восприятие вещей выдающегося скульптора может стать иным даже при небольшом перемещении наблюдателя. Подобное, как кажется, происходит и с данным камнем. Изменение угла съемки легким поворотом камня в руке меняет статичную сцену, вызывая почти чувственное ощущение динамики стремительных струй (ил. 12.25, ср. с ил. 12.24).
Ил. 12.25
Но создателю «Ковчега» одних зрительных воспоминаний соплеменников о великом речном пороге не достаточно. Первобытные люди воспринимали мир, понятно, не только глазами, но и ушами. А освобожденный могучий водяной поток бьется о камни большого порога, как известно, с адским шумом и грохотом, как будто устрашающе рычит некое грозное божество. Без подобающего рева его образ был бы для соплеменников не полон. И вот, на видном месте «Ковчега», ваятель создает рельеф образа с широко распахнутым в крике ртом, впадина которого отмечена красным цветом (ил. 12.26). Как глашатай этой доисторической культуры.
Ил. 2.26
13. Другие обнаруженные мегалиты
Мы называли «мегалитами» зафиксированные нами на обследованной территории большие, не транспортабельные конно или вручную камни, на поверхности которых присутствуют рельефы, заведомо созданные рукой человека с помощью примитивных орудий.
Общее число этих камней составляет около полутора десятков (ил. 1.1-1.3). Их можно условно, по характерным признакам, подразделить на три категории. В первую включим большие одиночные «валуны», имеющие на сторонах или гранях своей поверхности один или несколько больших типовых рельефов понятного для любого аборигена смысла.
Они могли служить ими культовыми объектами, «дольменами», или просто информационными указателями, например, при территориальных разграничениях. Примером служит гранитный камень, расположенный в полусотне метров вглубь леса от современной северозападной опушки поляны. Его почти прямоугольная пологая сторона с диагональю порядка полутора метров, целиком занята большим рельефным образом (ил. 13.1). Он является сильно стилизованным образом мамонта, возможно, сакрального назначения.
Ил. 13.1
Не столь далеко от этого камня находятся и другие одиночные мегалиты с замечательными рельефами на своей поверхности (ил. 13.2).
Отдельный интерес представляют два больших камня, находящихся в глубине лесного массива на расстоянии около сотни метров от опушки поляны (ил. 13.3).
Ил. 13.3
О том, что камни не перемещали в обозримом прошлом, свидетельствует покрывающий их толстый слой мха, толщиной до 10 см. Такое своеобразное одеяло оказалось пропитанным влагой и настолько плотным, что его удалось - практически без повреждений - аккуратно свернуть цельным рулоном, обнажив плавные контуры верхних частей обоих валунов (ил. 13.4).
(ил. 13.6).
14. Некоторые предварительные гипотезы
В силу общей однородности территуара, основные особенности культур после-ледникового периода должны быть сходными на всем евразийском Севере. Однако, настоящая культура автохтонна, развивалась изолировано, самобытно. Она не имеет значимых общих черт с описанными культурами прилегающих регионов: южной Скандинавии или севера Сибири.
Ее главное и фундаментальное отличие заключается в создании не только каменных орудий, но и - причем в изобилии - рукотворных рельефов на камнях. Целый ряд из них имеют имеют двойное, а не только утилитарное назначение. Не мало нашлось носителей изображений сугубо информационного, культового и даже «эстетического» содержания.
Причем изображения обнаруживаются на данной территории не только на выступающих из земли частях нескольких мегалитов, но и на многочисленных средних и малых камнях из различных горизонтов подпочвенного грунта. Своей множественностью разнообразные рельефы допускают в принципе статистическую систематизацию изображений. Часть их стандартно упрощена и стилизована, образуя примитивный прообраз пиктографической, если не иероглифической письменности.
Древние зрители могли ее «прочитывать» на больших сферообразных мегалитах, таких, как Бодин или Модин, обходя, например, камни вкруговую, останавливаясь, приседая на корточки и склоняя голову набок. Последовательность узнаваемых образов, могла образовывать самостоятельные комиксы, или служить иллюстрацией к речитативу племенного сказителя.
Находки показывали, что для людей местной культуры характерно любование природной красотой в окружающем их мире камней. Даже для изделий сугубо утилитарного назначения предпочитали заготовки цветов поярче и разнообразней. Уже на раннем этапе развития культуры был широко распространен добавочный окрас камней с помощь природных пигментов из очень редких минералов.
У первобытных племен европейско-азиатского севера, расселявшихся здесь в ранний после-ледниковый период, было, несомненно, иное, особое отношение к минералам, которыми изобиловал окружающий их, преимущественно «каменный», мир. Накопление навыков в изготовлении каменных орудий было одним из решающих факторов выживания изолированных групп.
Так и люди данной доисторической культуры сроднились с камнем, научились различать его породы по степени практической пригодности, по специфике отклика на обработку. И не жалеть усилий при подборе как первичных заготовок изделия, как и нуклеусов для отщепа орудий.
В качестве заготовок будущих изделий эти люди предпочитали такие метаморфические горные породы, как кварциты, прихотливые структуры которых, замечательные своей твердостью, были очень трудны и капризны в обработке. Зато такая порода в принципе позволяла создавать эффективные орудия. Опыт поколений научил соплеменников находить компромисс между чрезвычайно высокой трудоемкостью обработки кварцитовых пород и прикладной полезностью созданного орудия.
Но в работе требовались не только недюжинная физическая сила, но и очень умелая рука. Ведь результат каждого нанесенного ей удара зависел от локальный свойств кристаллической структуры заготовки именно в точке воздействия. Поэтому от камнереза требовалось и тонкое чутье материала, и сноровка руки, порой граничащая с искусством. Как показывают артефакты, такими мастерами данная культура располагала в достатке.
Умело сделанное орудие из удачно найденного камня составляло родовую ценность, поскольку могла служить нескольким поколениям. Их, конечно, стоило помечать особыми отличительными рельефами.
Высокую концентрацию находок на небольшом участке огромной поляны можно объяснить служением именно этого места культовым центром для многих поколений. Большое количество найденных артефактов позволяет, по нашему мнению, выдвинуть гипотезу о времени самого раннего периода данной культуры. Конечно, сугубо предварительную.
Ландшафт этих мест выглядел, судя по олимпийским артефактам, совершенно иначе, чем сегодня. Многократное повторение на достоверных артефактах изображений струйно-порожистого водного рельефа указывает на радикальное отличие локального первобытного территуара от его современного состояния.
Тому пейзажу были, скорее всего, характерны нагромождения глыб, мощные каменные гряды, бурные протоки между озерами, с галечными отмелями и ревущими порогами, а также фрагментарные участки тощих почв со скудной растительностью. В таких местах невозможно прокормиться обработкой почвы. Даже малейших следов земледельческого уклада нет на найденных в разных местах многочисленных артефактах. Как нет и сцен охоты на зверя. Зато имеются многочисленные прямые указания на птиц и рыбу - в сюжетах прокормления.
Для людей это был мир камня разнообразных кварцитовых магматических (?) пород, включая редкие минералы, сегодня неизвестные в здешних краях. Другими словами, их окружал ландшафт раннего после-ледникового периода.
Именно эта гипотеза позволит дать правдоподобное объяснение ряду странных особенностей данной культуры, безусловно отразившихся в ее артефактах. Речь идет о феномене обожествления птицы с упором на ее функцию кормления потомства, а затем о резкой смене всей родовой парадигмы, отразившейся в замене культа материнства на примат мужского начала, грубой силы и даже насилия.
В самом деле, только жестокий голод подвиг бы соплеменников преследовать, например, стада устрашающих мамонтов. Напомним, рельефы на артефактах раннего периоды выполнены со знанием анатомии еще бродивших по тундре исполинов.
Зачем стали бы эти люди заниматься трудоемким убогим земледелием на песках в северном лесном крае, если в раннем после-ледниковом периоде данная округа изобиловала легкой добычей: мясом и, главное, яйцами миллионов перелетных птиц, чьи гнездовища перемещались по каменисто-тундровой зоне вслед отступающей кромке ледяного покрова. А почвенная мерзлота обеспечивала хранение пищевых запасов на очень продолжительное время.
Те же птицы, перенося икру на лапах, «зарыбляли» образующиеся водоемы. Разно-уровневые озера талой воды соединялись прорывными порожистыми протоками. И если промысел на глубоких водоемах требовал бы снастей и плавсредств, то в струях на мелководных порогах рыба сама шла в подставленные руки.
Разумеется, набор и естество божеств племенного пантеона, как и modus operandi их вмешательств в повседневную жизнь первобытной общины, определялись двумя главными условиями ее существования: видом главного пищевого ресурса и проблемой безопасности существования рода. И только излишек продовольствия высвобождал бы их духовные ресурсы на развитие абстрактного и образного мышления, которое отражено на артефактах культуры.
Но отступление к северу кромки ледников сопровождалось соответствующим перемещением гнездований мигрирующих птичьих стай. Конец эры пищевого изобилия не мог не отразиться коренным образом на той самой родовой парадигме. Он неизбежно вел к внутриродовой борьбе за индивидуальное выживание, рождающей в племени культ грубой физической силы. И повлечь за собой обожествление того зверя, который ее олицетворяет в людском сознании.
© В.П. Головков, с 18.04. 2023 года