Глава 5. Окончание, с. 238 - 249
(с. 238)27. Скорее всего, П. Н. Петров первоначально исходил из содержания известной ему записки А. Ф. Кокоринова, отбиравшего картины в собрание Императорской Академии художеств.
28. Н. М. Молева. Иван Никитин. С. 157.
29. С. О. Андросов. Живописец Иван Никитин. С. 101. (с. 239). 30.Имеется в виду опись, составленная А. Г. Ухтомским в 1818 году. (Подробнее о фигурах Головачевского и Ухтомского можно прочесть в главе 3 книги автора "Живописцы Иван Никитин и Андрей Матвеев" 2013 года). Но ведь возможно и иное объяснение причины "бесконечных научных догадок и дискуссий". Как сообщал П. Н. Петров, этот портрет значился работой Никитина уже в записке А. Ф. Кокорина, фактического руководителя ИАХ, выбиравшего картины для Академии художеств в 1762 или 1763 году. Возможно, именно там было указано название "Гетман наполЬный", поставившее в тупик первого же "писаря", то есть К. И. Головачевского. Последний, не столь погруженный в детали малороссийской истории, не ведая подобного диковинного чина, убрал мягкий знак "ь" и вразумил читателей разъяснением: "наполно не конченой", то есть полностью работой не завершенный. Вероятно, тогда же он закрепил свою догадку в надписи на обороте холста. После таких объяснений искусствоведы испытали понятное облегчение. А позже, педантичный и въедливый библиотекарь ИАХ А. Г. Ухтомский, составляя опись картин в 1818 году, вероятно, располагал кокоринским первоисточником и восстановил мягкий знак в слове "напольный", изгнав тем самым из описей интерпретацию простодушного К. И. Головачевского. С ним был согласен и такой специалист, как проф. А. И. Сомов, написавший о портрете Никитина в своем Каталоге 1872 года: "Портрет напольнаго гетмана Малороссийскаго. Гетман изображен с непокрытою головою…".
31. Картинка почерпнута Д. Н. Бантыш-Каменским из рукописи Г. Ригельмана. // Д. Н. Бантыш-Каменский. История Малой России. Ч. 3. 1830.
32. П. А. Белецкий. Украинская портретная живопись XVII —XVIII вв. Л., 1981. С. 187–89.
33. Редакционный комментарий в статье о П. Л. Полуботке. Киевская старина, 1890–2-B-(2579–595).
34. Коваленко Олександр. ГЕТЬМАН ПАВЛО ПОЛУБОТОК. ДОНЕЦЬК —2009.
35. Н. М. Молева, стр. 155. Однако, нам, знающим о возможностях молодого Ивана Никитина по портрету Петра I 1705 года, нельзя, по крайней мере теоретически, исключить, что в данном случае П. Бекетов не ошибся, что на самом деле Иван Никитин написал портрет "напольного гетмана" гораздо раньше, в 1705–708 годах. И изображен на нем не Плуботок, а гетман Мазепа. И заказал его молодому живописцу сам царь Петр I, сильно благоволивший Мазепе вплоть до рокового момента измены. А портрет этот не закончен потому, что предал Мазепа. Тогда объясним и портрет этого гетмана в бекетовской серии гравированных портретов, как будто репродукционный с "Портрета напольного гетмана", который изначально мог иметь название "Портрет опального гетмана", опять же дурно прочитанное и ошибочно понятое. Да и кто бы захотел иметь в своих покоях портрет классика российской государственной измены? Если бы такая гипотеза подтвердилась, то Никитин в портрете предвосхитил бы тяжелые раздумья этого гетмана накануне крайне рискованного шага, который мог обернуться провалом, пытками и страшной казнью. Скорее всего, работа над картиной продвигалась бы живописцем уже для себя, после 1708 года. Тогда все те оценки, которые мы даем художественному образу Полуботка на данном холсте, сохраняли бы свою актуальность и для портрета Мазепы, только стали бы еще драматичнее. Эту (с. 240)гипотезу, впрочем, можно принять во внимание только в двух случаях: либо Мазепа посещал Москву в 1705–1708 годах, либо Петр I на этом отрезке времени брал с собой в походы молодого живописца Ивана Никитина. Вторая возможность была бы особенно интересна. Но до тех пор, пока не всплывут какие-либо достоверные тому подтверждения, мы будем считать возможность написания Никитиным портрета Мазепы крайне маловероятной.
36. Полуботка произвел в "наказные гетманы", по-видимому, еще Н. И. Костомаров, написавший о его избрании старшиной в своем очерке "Павел Полуботок" (РС, 1876 г., № 3, с. 500–25). Он ошибался. Полуботок был назначен указом Сената и всего лишь генеральным старшиной. О сенатском указе сообщает, в частности, Г. Канисский в своей "Истории русов". После нежданной смерти гетмана Скоропадского в Глухове 3 июля 1722 года Сенат, в отсутствие отправившегося в персидский поход Петра I, удовлетворил ходатайство влиятельнейшей в Малороссии вдовой гетманши о назначении Полуботка на интересную должность "генерального старшины войска Запорожского". В официальных документах 1722–724 годов Полуботок нигде не именуется "наказным" гетманом.
37. См. "Словарь русских слов XVIII века".
38. РГАДА, ф. 124, оп.6, л. 14. "№ 108. 1723 г. Марта 28. Доношение Черниговскому полковнику /…/ Михаила Тужсовского (Тучковского) о полученном им в Малороссийской коллегии словесном распоряжении не подчиняться указам полковника Черниговского, а быть в подчинении Малороссийской коллегии. Малороссийская скоропись. Л. 1".
39. РГАДА, ф. 124, оп. 1, 1705, л. 263об. "№ 32. Дело по доносу Черниговского полковника Полуботка о чинящихся в его полку от великороссийских людей разорениях, грабительствах и разбоях аптекаря Роптеева".
40. Там же, оп.3, 1706, л. 222, № 1489 и 1490. Речь шла о "насилиях совершенных в Городницкой сотне Иваном Павловичем Зыковым". Зыков Иван Меньшой Павлович —офицер из расквартированного в землях Городницкой сотни Черниговского полка великорусского драгунского полка.
41. Там же, л. 223, № 1503.
42. Там же, л. 223об. "№ 1505 1706 года сентября 30 Письмо гетмана Мазепы боярину Федору Головину опочтевЧерниговскомполкуи о притеснениях и обидах Малороссиянам от Великороссийских войск".
43. РГАДА, ф. 124, оп. 1, 1708, л. 275об., № 82.
44. Там же, л. 279, № 121.
45. Ответ Петра I приведен в упрошенном варианте Костомарова, сохранившего ключевые слова текста.
46. Исторические исследования о П. Л. Полуботке многочисленны и сильно окрашены политическими пристрастиями. В меньшей степени ими отмечены известные статьи о Полуботке историка и публициста Н. И. Костомарова и историка и археографа, автора малороссийского гербовника В. Л. Модзалевского, (чей род восходит к Федору Модзалевскому, в 1700–706 гг. сотнику Топальскому малороссийского Стародубского полка). Первая из них компилятивна и содержит, кроме (с. 241)авторских оценок событий, еще и ряд фактических неточностей. Одна из них принципиально важна. Н. И. Костомаров мимоходом упоминает, что Полуботок якобы был "наказным гетманом", избранным съездом казацкой старшины. Мы видели, что это не так. Тексты же пространных статей В. Л. Модзалевского в "Киевской старине" 1890 года и у Брокгауза и Эфрона изобилуют даже мелкими, на первый взгляд, фактами, датами, фамилиями участников событий. Именно этими источниками мы воспользовались, сверяя их, конечно, со сторонними данными.
47. Указ Сената, сам по себе, мало обеспокоил Полуботка, ибо, хотя ему и приходилось теперь не единолично вершить дела, а советоваться с товарищами, зато последние были таковы, что он мог быть в их среде человеком совершенно самостоятельным. Действительно, состав генеральной старшины был таков: знакомый нам судья Чарныш —человек, совершенно потерявший доверие Московского правительства; писарь Савич —по своей должности был лишь начальником гетманской канцелярии; есаул Жураковский и бунчужный Лизогуб —люди малозначительные.
48. Оценка историка В. Л. Модзалевского.
49. Сообщение в упоминавшейся статье В. Л. Модзалевского.
50. Шаткость положения Полуботка характеризуют следующие строки историка В. Л. Модзалевского: "Из шести полковников того времени (четыре полковничьих уряда оставались вакантными), на четверых Полуботок не мог совершенно рассчитывать, ибо они (выкрест Маркович, серб Милорадович, запорожец Галаган и вoлох Танский) были известны в Малороссии своими насилиями", остальные же два, престарелый воитель Даниил Апостол и Толстой —младший, могли сочувствовать намерениям Полуботка.
51. Петр I находился в Москве с 18 декабря 1722 года по, как минимум, 23 февраля 1723 года.
52. Для объяснения продолжительности московского жития Ивана Никитина в 1722–724 гг. нам придется рассмотреть происходившие в этот отрезок времени исторические события. После победного Ништадтского мира провозглашение России империей являлось актом оформления новоявленной великодержавной роли государства в Европе. Так что не личные амбиции Петра I делали для него признание императорского титула ведущими европейскими державами задачей первейшего стратегического значения. Вес такого акта прекрасно понимали и в Вене, и в Гааге, и в Париже, и в Лондоне. Поэтому столь трудно давалось русским эмиссарам при европейских дворах продвижение к этому признанию. Оно затянулось на многие десятилетия. Так, Турция признала титул в 1739, Англия и Австрия в 1742, а Франция и Испания только в 1745 году. До недавних пор считалось, что при жизни Петра I титул императора за ним признали четыре государства: Пруссия, Голландия, Швеция и Дания. Н. И. Павленко внес поправку (Соратники Петра, с. 551): первым государством, признавшим Россию империей, была Венеция, причем громадная заслуга в этом принадлежит умелой дипломатической деятельности Саввы Лукича Рагузинского. Осенью 1721 года он сначала донес, что уведомил венецианского дожа и сенаторов о новом титуле Петра I и что ему под большим секретом сообщили о согласии Сената (с. 242)"трактовать" русского царя императором, а затем, в декабре того же года, он информировал Макарова об официальном решении дожа и Сената на этот счет. В такого рода дипломатических процессах важнейшее значение имеет первый результат, создающий прецедент. И таковым было признание императорского титула Венецией. (Царь, безусловно, ценил вклад Саввы Рагузинского своими венецианскими связями и личным служением в этот прорыв). Понятное нежелание ведущих держав потесниться за европейским столом прикрывалось различными аргументами, порой совершенно формальными. Позиции русских дипломатов нуждались в солидных подкреплениях. Например, не совсем определенным было положение Екатерины. Петр I, коронованный властитель, мог просто принять титул императора, поднесенный Сенатом. А вот его супругу надо было короновать. И срочно. Как известно, эта торжественная церемония могла состояться только в первопрестольной Москве. В этом, как представляется, была главная причины перемещения всего двора из Петербурга в Москву в 1722 году. Придворный живописец Иван Никитин нужен был в Москве для увековечения коронационный торжеств. Но была и еще одна сторона проблемы европейского признания России империей. Конечно, создание грозных армии и флота, военный разгром крупной державы, обширные земельные приобретения —суть деяния самые что ни на есть императорские. Но к еще более вящей славе послужила бы победа над мусульманским, а не христианским властителем. Историки не раз выражали недоумение по поводу причин, толкнувших Петра I на персидский поход в условиях, когда страна только начала приходить в себя после затяжной Северной войны. Но почему бы и нет, если возможно расширение и на "басурманский" Юг, как кажется, малой кровью и в разумный срок? Прутский опыт научил Петра осторожности в отношениях со все еще могучей Портой. Иное дело Персия, с ее парализующими неурядицами в шахском дворце. Она переживала глубокий упадок. Страну потрясли восстания покорённых народов —армян, грузин, азербайджанцев, афганцев, лезгин и всех других. Слабовольный и измождённый вином и гаремом шах Гуссейн (1694–722 гг.) не властвовал над своими подданными. Казна часто оказывалась пустой, и шаху не на что было содержать войска. Обстановка для российской экспансии замечательная. Но как соблюсти международное приличие? Нужен же какой-то предлог. И он нашёлся. 7 августа 1721 года 6-тысячный отряд горцев подверг город Шемаху страшному погрому. Горцы напали и ограбили оказавшихся здесь русских купцов. Пётр вступает с шахом в переговоры. Царь заявляет, что он хочет не вести войну с Персией, а только наказать разбойников, которые оскорбили русских купцов; он готов освободить от них всю Персию и защищать шаха; но тогда он просит уступить ему прилегающие к морю области. Подстрекал Петра к выступлению в поход астраханский губернатор Артемий Петрович Волынский, сообщавший о случившихся исключительно благоприятных условиях. (РГАДА, ф. 9, оп. 4, 33об, 1721–723, л. 585–89). (с. 243)Волынский призывал Петра выступить раньше, чем персидское правительство обратится за помощью к Турции: ‘’Того ради, государь, можно начать и на предбудущее лето, поскольку не великих войск сия война требует… ‘’. Петр I отвечал Волынскому 5 декабря, что действительно "сего случая не пропустить зело то изрядно…". Было бы не разумно упустить открывшиеся возможности. Совмещение же празднества победы христианского оружия с коронационными торжествами вызвало бы резонанс поистине европейского масштаба. Поэтому коронацию Екатерины следовало задержать до скорого, как виделось, возвращения императора их южного похода. Петр выехал из Москвы 13 мая 1722 года. В Коломне к нему присоединился адмирал Апраксин, дипломат Толстой, а также супруга Екатерина Алексеевна. Из Коломны царь вместе со спутниками отправился водою к Астрахани, а оттуда во главе пехотных войск отбыл в Каспийский поход. Конница шла сухим путем вдоль морского побережья. 23 августа наиб Дербента без сопротивления вручил Петру I ключи от города. Затем вследствие бескормицы и отсутствия запасов продовольствия русские войска в первой половине октября возвратились в Астрахань. Оттуда Петр отправился в Москву, где ему была оказана торжественная встреча. То была последняя кампания, в которой он лично принимал участие. Поход, начатый весной 1722 года манифестом, в котором Персии объявлялась война якобы для возмещения убытков русских купцов в Шемахее и спасения христиан востока от мусульманского засилья, был вполне успешным: в августе пал Дербент, основана крепость Святой крест (весьма символичное крестоносное название), на следующее лето пал Баку. Сенаторы спешили поздравить царя и ‘’за здравие Петра Великого, вступившеего на стези Александра Великого, всерадостно пили’’. (Е. В. Анисимов). Наконец, успехи русских войск во время этого похода и вторжение османской армии в Закавказье вынудили Персию заключить 12 сентября 1723 года в Петербурге мирный договор, по которому к России отошли Дербент, Баку, Решт, и ряд провинций. Настало время, и Манифестом от 15 ноября 1723 года император возвестил свое намерение короновать Екатерину: "Его Императорское Величества будучи во всех и по примеру обычаев во всех Христианских Государствах установленных, Всемилостивеише намерен свою супругу, ее ИМПЕРАТРИЦЫНО Величество Торжественно Короновать". Вот и пришлось сидеть в Москве Ивану Никитину до этого события. Исподволь готовившаяся церемония открывшаяся шествием Петра I и Екатерины Алексеевны в Успенский собор в Кремле по утру7 мая1724 года протекла с необычайной императорской пышностью. Таким образом, с нашей точки зрения коронация Екатерины задумывалась Петром I еще в 1722 году в рамках компании по европейскому признанию России Империей, чем и объясняется вызов Никитина в Москву в 1722 году и его долгое там проживание.
53. Согласно В. Л. Модзалевскому.
54. РГАДА, ф. 248, оп. 13, кн. 697, № 1.
55. В. Л. Модзалевский, Киевская старина,1890, с. 532–54.
56. Т. А. Лебедева, с. 89.
57. С. О. Андросов, с. 100–05.
(с. 244)58. Мы рекомендовали бы тщательнее исследовать снимок холста прежде всего в ИК-диапазоне.
59. Открытка "Изобразительное искусство". Москва. 1983.
60. С. О. Андросов, с. 123.
61. Там же, с. 121.
62. Там же, с. 134.
63. Н. М. Молева, с. 203.
64. Да, были в петровские времена известные переводчики братья Волковы, которых Петр I посылал, как и Петра Ларионова, учиться языкам в Европу. Наряду с Келлерманом они помогали в переводах по заданию Петра I известному барону Гиссену, воспитателю царевича Алексея. Только звали их Григорий и Петр. Скоре всего, тот Андрей Волков, который срочно переводил письма, пришедшие в московский дом Никитина, был всего лишь одним из многих заурядных переводчиков коллегии иностранных дел, если не толмачом. Его задача была сложна и потому, что разборчивость частного письма петровских времен, если и неторопливого, то украшенного причудливыми завитушками, была ниже всякой критики. Ну, а скоропись, допустим, литератора не всегда может растолковать и сам автор. А именно к таковым, как мы собираемся показать, принадлежал и автор по крайней мере одного из поступивших писем.
65. Н. М. Молева, с. 202–07; С. О. Андросов, с. 135–37. На ил. 88 показаны документы: РГАДА, ф. 7, д. 221, ч. V, л. 440, 440об., 441, 441об.
66. Текст приведен в реконструкции С. О. Андросова, с. 137.
67. Там же, с. 136. Специалисты предлагают фигуру известного барона Генрих Гиссен (Гюйзен, Гизен, Гисен), немца, жившего в Голландии. Его биография в целом достаточно известна. Барон, не чуждый сочинительства, был весьма образован, но у него не было ни оказии, ни практической надобности изучать итальянский язык. Да и предположение о том, что он, проживший к тому времени немало лет в России, но совершенно далекий от распрей православных иерархов, конспиративно обратился бы к русскому адресату на итальянском языке, выглядит причудливо. Мы, со своей стороны, предпочтем предположить что слово Гиссен, (или Гисен в другом месте того же текста), представляет собой сильно искаженное в переводе с итальянского имя или столь же искаженное название какого-то города или местечка, быть может, в той же Италии.
68. Там же.
69. Написанное именно на латыни письмо, поступившее на адрес Никитина, вводит в понятное смущение искусствоведов, которые обычно избегают комментировать язык письма. Причина тому очевидна. Никитин, конечно, не забыл итальянский язык, освоенный в 1716–719 годах, на нем он переписывался с братом Романом. Но для владения латынью тогда предполагалось классическое общее образование, которое сын священника Иван Никитин, как считалось до сих пор, как будто бы не получал. Но если он в молодости, как мы утверждаем, обучался живописи в Амстердаме, то там Илья Федорович Копиевский непременно должен был давать подростку Ивану Никитину уроки латыни.
(с. 245)70. "…цыдулка, писанная ж о некотором предстательстве (о чем явно в оных писмах и цыдулке)…". Н. М. Молева, с. 203.
71. Там же.
72. Указан примерный интервал времени от переезда супругов Никитиных в Москву из Петербурга до покупки живописцем собственного дома "в приходе у Ильи Пророка".
73. Там же. В латинском письме читаемо: "те письма не дохо… вашей милости … отсылаю мое письмо… ей милости имею надежду… дойдет до рук вашей милости…".
74. Н. М. Молева, с. 203.
75. Там же, с. 206. "Польские историки на все запросы отвечали категорически: подобного названия на польских землях XVIII века не встречалось". Единственный Розенберг, который Н. М. Молевой все же удалось обнаружить, оказался "нынешним курортом Кемери на побережье Рижского залива", вдали от польских земель. Тогда Н. М. Молева подошла к проблеме со стороны фамилии персонажа: "Непольское звучание фамилии —Грабнецы заставляло скорее предположить, что в основе ее лежит латинское имя, одно из тех, которые носили монахи католических орденов".
76. Иоганн Бернгард Вейсбах —уроженец Богемии на русской службе, доблестно сражался при Полтаве в чине бригадира. После Прутского похода оставлен на Украине с целью защиты от набегов крымских татар, которым он в 1713 году нанес сильное поражение под Богодуховом.
77. "Действия презельной и от начала поляков кровавой небывалой брани Богдана Хмельницкого… с поляками… Року 1710". См. также "Літопис гадяцького полковника Григорія Грабянки" / Пер. із староукр. —К.: Т-во "Знання" України, 1992, —192 с.
78. Ян Липский учился в Seminario Romano (лиценциат канонического права), в парижской Сорбонне и римском университете La Sapienza, что позволяет оценить уровень его просвещенности. Завершив образование в Париже и Риме, он в 1717 году вернулся в Польшу и в 1719 году был посвящён в сан священника. Особо отметим его продолжительную службу канцлером архиепископа гнезненского. Это место с 1723 года занимал Теодор Анжей Потоцкий, сенатор королевства, который "по должности" являлся первосвященником —примасом Польши. Ян Липский был видным дипломатическим и государственным деятелем Речи Посполитой, коронным подканцлером и президентом королевского Трибунала. В 1734 году именно им был торжественно коронован на краковском Вавеле Август III и его супруга Мария Жозефа Австрийская.
79. При нём, в частности, была проведена реконструкция старинного королевского дворца в Кракове и украшен кафедральный собор Краковской архиепархии.
80. С. О. Андросов, с. 137.
81. Как бы там ни было, сразу после смерти Августа II он распустил сейм, желая, несомненно, подготовить лучшим образом избрание чистопородного короля —Станислава Лещинского. Для этого он не только распустил гвардию (с. 246)покойного Августа, но и велел 1200 саксонцам, находившимся на службе при его дворе, немедленно выехать из Польши вон. Левенвольде, со своей стороны, стал настаивал на выдвижении русских войск к польским границам.
82. Первую свою работу Павел Потоцкий опубликовал в Венеции в 1642 году, еще будучи студентом Падуанского университета, а первый исторический трактат —в Кракове, в 1646 году. Позже принимал участие в военных походах короля Яна-Казимира Вазы. За сожжение города Бара и устроенную там резню Богдан Хмельницкий собирался посадить его на кол.
83. Елена Салтыкова была теткой царицы Прасковьи Федоровны, матери императрицы Анны Иоанновны. Получается, примас Польши Теодор Потоцкий, сын Елены Салтыковой и польского историка Павла Потоцкого, был в близком кровном родстве с русской императрицей, приходившейся ему двоюродной племянницей.
84. Она вышла под заглавием: "Moschovia, sive brevis narratio de moribus Magnae Russorum Monarchiae animadvertionibus civilibus et politicis documentis moderno regnorum et rerumpublicarum statui accommodata". Основное внимание в книге уделено описанию лиц и событий в Москве времен Алексея Михайловича, коим польский историк был свидетелем. Естественно, немалое место в книге должна была занимать украинская тема. Помимо примаса Потоцкого, Грабянка мог вступать в контакт и с молодым Антонием Михаилом Потоцким (1702–766), которого числят одним из самых просвещеных умов своей эпохи. Он был внуком вышеупомянутого писателя Павла Потоцкого, то есть приходился племянником примасу Теодору Потоцкому. То был активный политик и дипломат, хорошо знакомый с европейскими делами. Он был тогда привечаем в Москве, поскольку приходился через Салтыковых троюродным братом Анне Иоанновне. В 1730 году Антоний Потоцкий был даже награжден орденом Андрея Первозванного, но позже он, как и его дядя, примас Польши, поддержал притязания Станислава Лещинского на польский престол.
85. И. А. Чистович. Феофан Прокопович и его время. СПб. 1868. С. 36–7.
86. Вот что писал об этих делах И. А. Чистович: "Особенно малороссийские церкви, бывшие в непосредственном соприкосновении с униатскими церквами, много потерпели от этой (польско-католической —В.Г.) близости. Через Малороссию влияние Польши и католичества проникало и в Восточную Россию. До XVIII столетия русская церковь благоприятнее смотрела на лютеранство, нежели на католичество; но с этого времени начинается поворот в пользу католичества. "Камень веры" был решительным поворотом в пользу католичества". Как далеко заходил этот процесс, можно судить "по поводу возбужденного вопроса о несогласии малороссийских церквей с великороссийскими" —по делу иеродиакона Макария, "исходившего всюду". Оно производилось в 1726–732 годах в Синоде и в Тайной канцелярии. Этот иеродиакон Макарий в 1726 году заявил ни много, ни мало, как о несогласии малороссийских церквей с великороссийскими. Но этот процесс, по контрасту с делом Родышевского, в 1732 году завершился почти благостно. (с. 247)Синод ограничился суровым предупреждением "преосвященным киевскому и черниговскому". Вероятно, причина человеколюбия Тайной канцелярии в отношении иеродиакона Макария лежала в том, что, в отличие от Родышевского, он не направлял свои критические стрелы лично в мстительного Феофана Прокоповича. Несколько ранее куда строже обошлись с другим малороссийским служителем, самим киевским архиепископом Варлаамом (Вонатовичем), не ладившим с Прокоповичем. Он не препятствовал распространению толков, ходивших в Киеве о еретичестве Феофана, и допустил перепечатку "Камня веры" Стефана Яворского. Да еще поучаствовал в совещаниях о соединении церквей с посланцем сорбоннских богословов Жаком Жюбе и Евфимием Колетти. Под надуманным предлогом архиепископа лишили сана и сослали в заключение в Кириллов —Белозерский монастырь.
87. В двух предыдущих книгах, подробно рассматривая историю обретения живописцем петербургского и московского домов, мы убедились в том, что с мая 1724 года по осень 1730 года Иван Никитин проживал в Петербурге, сначала на съемной квартире у Федора Низимова, потом в собственном доме на пожалованном Петром I участке у Синего моста; с осени 1730 года он в Москве: по март 1731 года, по всей вероятности, жил с семьей в Китай-городе у Юшковой, с марта 1731 года по начало 1732-го —в купленном собственном доме "в Белом городе на Тверской улице близ Моисеевых богаделен в приходе церкви Илии Пророка"; затем живописец переехал в Петербург вслед за двором, двинувшимся из Москвы к берегам Невы в январе 1732 года.
88. Я. Маркович. Дневныя записки Малороссийскаго подскарбия Генеральнаго Якова Марковича. 1859.
89. Через несколько дней после кончины Петра I, 8 февраля 1725 года, был отпечатан "Манифест или указ имянной, в котором описаны вины или погрешения полковника Черниговскаго Полуботка и старшины генеральной, а также и Миргородскаго полковника Апостола. Им всем, кроме Полуботка, уже умершаго, велено жить в С. Петербурге безвыездно, а имение их движимое и недвижимое возвратить". (Я. Маркович, с. 64). Не следует полагать, что этот жест А. Д. Меншикова, правившего делами в те дни, был вызван его особым благорасположением к сидевшим за караулом малороссийским старшинам. Он был сделан в рамках широкой амнистии новых властей. Был запущен механизм ее практического исполнения. В частности, в Малороссию отправлен "указ Ея Величества, коим повелено отпечатать дворы всех бывших арестантов". С ним в Сорочинцы поехал прокурор Хрущов —снимать арест с дому Даниила Апостола, полковника Миргородскаго, будущего гетмана.
90. В дневниковой записи от 23 марта 1725 года будущий Генеральный подскарбий Яков Андреевич Маркович отмечал: "Видел указ, в коем выражено: 1) генеральным —судии Чарнышу, писарю Савичу, ассаулу Жураховскому, бунчуковому Лизогубу и жене с детьми Полуботковым, хотя надлежало по их вине такое учинить указание, чтобы их с женами и детьми (с. 248)сослать в Сибирь в ссылку, а имение все движимое и недвижимое взять на Ея Величество, однако Ея Величество, ради поминовения блаженной памяти Его Императорскаго Величества и для своего многолетняго здравия пожаловала их и все имение возвратить велела… .; но жить им безвыездно в С. Петербурге, и с того имения дворы себе там поделать; 2) впредь им не писать сюда ни до кого никаких писем, кроме о господарских или домашних делах; 3) полковнику Миргородскому Апостолу, яко в меньшем оказавшемся преступлении, также жить (в С. Петербурге) безвыездно, только одного из сынов своих послать сюда в Украину для осмотра своего господарства; 4) Корецкому наказному полковнику Стародубскому, Гребенке судьи Гадяцкому … оставаться еще в С. Петербурге до указа". (Я. Маркович, стр. 67). Как видим, речь отнюдь не идет о реабилитации осужденных, всего лишь о царственном к ним снисхождении в память почившего государя и во здравие новой императрицы. Другими словами, все они остаются помилованными государственными преступниками. Среди перечисленных мы встречаем имя гадячского судьи Григория Грабянка.
91. О дальнейшей судьбе гадячского судьи Григория Ивановича Грабянка узнаем из записи того же Я. Марковича 1726 года. Она показывает, что Г. Грабянка пробыл в столичной ссылке примерно год, до весны 1726 года. Я. Маркович, с. 156: "Ведомо учинилось, что писарь генеральный Семен Савич от каменной болезни умер в Москве; а судья Гадяцкий Гребянка и Петр Корецкий с некоторыми отпущены из Петербурга в домы свои". Эта запись Марковичем не датирована. Предыдущая отмечена 1 января 1726 года, последующая, более близкая по расположению в тексте, относится к середине или концу марта того года.
92. Племянник умершего в 1726 году гадячского полковника Михаила Ильича Милорадовича. (Д. Н. Бантыш-Каменский. История Малой России. М. 1830, ч. III с. 176).
93. Там же, с. 178.
94. Польско-саксонский посол Жан Лефорт 2 февраля 1730 года сообщал из Москвы королю Августу II о судьбе кн. И. А. Долгорукова: бывший фаворит "оставил двор и живёт в домеграфаСавыРагузинского, купленном им незадолго до смерти Царя" Петра II. (Сборник Русского исторического общества, 1870, т. 5, с. 346).
95. Первоначально царь пожаловал ему в 1710 году пять верст в длину и столько же в ширину сенокосных угодий в Санкт-Петербургском уезде. Позже, перед его отъездом в Венецию в 1716 году, были пожалованы в аренду несколько мыз в Рижском уезде "с обещанием, что по возвращении ево из отечества ему и потомкам ево пожалованы будут в вотчину". По возвращении в Россию Владиславич возбудил ходатайство о передаче ему мыз. Просьба была удовлетворена в 1725 году Екатериной I. В итоге он стал владельцем 52 с половиной гаков. Поскольку эти мызы находились в закладе, Владиславичу пришлось компенсировать прежнего их владельца пятью тысячами ефимков. (Н. И. Петренко. Соратники Петра, с. 563).
96. Место, где был похоронен Савва Владиславич, было забыто и утрачено ещё до революции в России, и лишь (с. 249)благодаря упорству исследователей — учёных из России и Сербии, оно было найдено, открыто и восстановлено, и Саввина могила сейчас находится рядом с могилой полководца А. В. Суворова. Только 10 июня 2011 года на крипте Благовещенской церкви Александро-Невской Лавры в Санкт-Петербурге установлена мемориальная плита на могиле Саввы Лукича Владиславича-Рагузинского.
97. А у тех не было практической надобности пускаться в утомительное и дорогостоящее недельное путешествие из Москвы в давно опустевший Петербург. С мобильным Рагузинским при желании можно было бы связаться отправкой письма из Малороссии. При этом корреспондент не мог быть уверен, в каком именно пункте на севере может находиться неугомонный адресат. Разве что отправить послание с одним из малороссийских приказчиков Рагузинского, везущего хозяину годовой финансовый отчет. А еще вернее переслать письмо через близкое Рагузинскому лицо, живущее в привычной Москве, возвращенной столице, куда люди с юга ездят не в пример чаще.
98. В XVI веке это были польские земли, граница между Польшей и Московией проходила восточнее Гадяча.