Живописец Иван Никитин
Сайт историка искусства
Головкова Владимира Павловича
ДОКУМЕНТЫ
ИЛЛЮСТРАЦИИ
КОНТАКТЫ

                                                                        Глава 2  (окончание)       

   

(с. 114)И последнее замечание. Любопытно поинтересоваться, как случилось, что творцом вот такого изображения великана Буржуа назначили посредственного Г. Гзеля?
Указывая на Ивана Никитина как автора того или иного произведения петровской эпохи, мы не раз, как и И.Г. Котельникова, использовали метод исключения: «никто иной, как он», поскольку такие живописцы того времени, как Каравакк и Таннауер совершенно не располагали необходимым уровнем природного дарования. При этом мы ни разу не упоминали имя Гзеля, также работавшего в Петербурге в указанные времена, чтобы не добавлять каждый раз фразу: «и уж, тем более, не Гзель».
(с. 115)Основными сведениями из жизни Г. Гзеля мы располагаем благодаря сообщениям Я. Штелина. Швейцарец Гзель торговал старинными вещами в Амстердаме, и в то же время был, с точки зрения Штелина, «недурным историческим и бытовым живописцем и замечательным знатоком мастеров нидерландской школы». На одной публичной продаже с ним познакомился Петр І и взял к себе на службу. Возможно, счастливому случаю посодействовала супруга Гзеля, Мария-Доротея, внучка известной живописицы Mapии-Себиллы Мериан, у которой Петр Великий купил богатую коллекцию рисунков на пергаменте. Внучка научилась от бабки писать акварелью цветы, насекомых, рыб, птиц и зверей.
Гзель прибыл в Петербург с женой в 1717 году. Первые 10 лет работал, если судить по сохранившимся свидетельствам, всего лишь как декоратор. Известно, что в 1719 г. Гзелю поручено было расписать для царя искусственный грот. И только в 1727 году, через три года после смерти великана Буржуа, президент петербургской Академии наук лейб-медикус Лаврентий Блюментрост ангажировал Г. Гзеля в академическую гимназию в качестве учителя рисования.
«Гзель обязан был «верно и прилежно» учеников Академической гимназии учить рисованию, и двух или трех молодых людей учить писать «водяными красками зверей, птиц и разных трав бот., а также масляными красками ландшафты и ландкарты» (ему поручены были Федор Черкасов и Андрей Греков). Гзель рисовал «прожекты» иллюминаций придворных празднеств, экзаменовал и выдавал дипломы на звание учителя»31.
Его жена, “госпожа Гзельша”, делала зарисовки вещей в Кунсткамере и составила рукописный каталог ее экспонатов. Она состояла штатной «малярицей» и обязана была имеющиеся там вещи «водяными красками смалевать».
(с. 116)Супружеской паре было положено общее жалование в 600 рублей, не столь великое на двоих иноземцев (плюс 45 рублей на дрова и свечи). По поручению Академии Наук Гзелю приходилось рисовать такие предметы, как внутренние части умершего льва с Зверового двора (1728), кита (1734), писал он также портреты: бородатой женщины (1739), умершего японца Демьяна Поморцева, бывшего при Академии (1739). Из картин, исполненных Гзелем, Штелин отмечает мертвую голову с потухшей, но еще дымящейся свечой и музыкальные инструменты.
Характер всех упомянутых работ Гзеля показывает, что ему не считали возможным поручать серьезные вещи32.
Вот и получается, что не сохранилось ни одной работы, которую можно было бы приписать Георгу Гзелю без знака вопроса33.

Связь же имени «Гзель» с изображением манекена Буржуа, выставлявшегося в Кунсткамере, могла возникнуть в силу простого недоразумения при позднейшей интерпретации старинных рукописных архивных документов Кунсткамеры34. Ведь единственная ее «малярица» также носила фамилию Гзель.

Примечания к Главе 2 (с. 116-121)



3. Портретная живопись в России XVIII века из собрания Эрмитажа. Каталог выставки. Л., 1987.                                           С. 7.                                                                                                                                                                                                    4. Не случайно и то, что в 1721 году Петр I именно доктору доверил деликатное политическое поручение: Поликала был послан в Константинополь с известием о Ништадтском мире
5. Никитин 16 сентября все того же 1725 года подал в Кабинет императрицы Екатерины I «доношение» по некоторому денежному вопросу, в котором сообщается, что по возвращении его, живописца Никитина, весной 1720 года из Италии, с 1 мая «нанята была мне … из кабинета их величества квартера, у господина дохтура Паликала, и давано ему на месяц 6 рублев, в которой квартере жил я седмь месяцев...». См.: С.О. Андросов. 1998, с. 67.
6. Каталог выставки в ГЭ 1987 года, с. 6–7.
7. Кн. 4, с. 259–272.
8. Кн. 3, с. 89–98; Кн. 4, с. 252–258. Обсуждался этот вопрос и в настоящей книге.
9. С исключением портрета доктора Аццарити из достоверно матвеевских вещей остаются за этим художником только откровенной слабый портрет И.А. Голицына и беспомощная штудийная «Аллегория живописи». Как можно на столь шатком основании устанавливать «почерк» художника , тем более, для применения подобного «ключа» при атрибуции ему других вещей?
10. Затем приводится следующая, несколько туманная, аргументация в пользу авторства А.Матвеева: «Атрибуция основана на стилистических особенностях: сходстве композиционного построения, приемов проработки мантий-накидок с портретами-аналогами (А. П. Голицыной — собрание И. В. Голицына, Москва, и Петра III — ГРМ, ж-11), колористического решения и мягкой светотеневой лепки лица (портрет Петра I, кат. № 31)». Не оригинальность последнего названного портрета Петра I, кат. № 31, мы обсуждали в предыдущей работе, а упоминание в данном контексте портрета Петра II, ж-11, в ГРМ нуждается, как минимум, в обосновании.
(с.117)11. Разумеется, портрету доктора Аццарити уделено надлежащее место и в монографическом труде Т.В. Ильиной и С.В. Римской-Корсаковой «Андрей Матвеев» 1984 года. Сохраняя условность атрибуции вещи А. Матвееву, авторы пишут: «Талант Матвеева-портретиста проявился, на наш взгляд, особенно ярко в портрете доктора Ивана Ацаретти (Аззарити), хранящемся в фондах отдела истории русской культуры Эрмитажа. …(стр. 119) Исследование портрета обнаружило наличие многих технико-технологических черт, присущих Матвееву. Цвет, толщина и состав однослойного грунта, тонкий красочный слой, отсутствие видимого мазка, мастерское использование серо-бежевого тона грунта в тенях не находят аналогий в произведениях других известных художников, работавших тогда в России. Напротив, портрет Ацаретти имеет много общего с портретом Петра I из Эрмитажа...». В предыдущей своей работе мы подробно обсуждали уязвимость абсолютизации технических приемов художника Андрея Матвеева, из достоверно оригинальных работ которого известны, повторим, только две слабые вещи, упомянутые выше. Поэтому к доказательствам, основанным на «чертах, присущих Матвееву», мы будем относиться как минимум сдержанно.
Переходя же к обсуждению живописных характеристик портрета, авторы монографии аргументируют свою атрибуцию картины Матвееву следующей фразой: «...сравнение живописной манеры художника, например, изломов плаща в портрете Голицыной и в портрете Ацаретти показывает их характерную общность, восходящую к портретам А. Боонена». На этом можно было бы завершить обзор аргументов, выдвигавшихся в пользу авторства А. Матвеева. Но некоторые из них «работают» в пользу авторства И. Никитина. Тот, к примеру, где упомянут портрет А.П. Голицыной. Коль зашла речь о сравнении с изображением плаща А.Н. Голицыной, логичным было бы сравнение и с портретом С.Г. Строганова кисти Никитина, где крупные складки плаща столь же щедро занимают передний план, как, впрочем, и на венецианской картине Ивана Никитина «Венера, раненная стрелой Амура».
12. Правда, на «Портрете неизвестного в зеленом кафтане» в ГРМ лицо персонажа кажется более удлиненным, так ведь его щеки до реставрации этой вещи в ГРМ выглядели «заметно смытыми». См.: Монография, с. 312–313.
13. Его осведомленность и подготовленность как историка отечественной медицины, имеющего доступ к первичным источникам, сертифицируется следующими фактами биографии Я.А. Чистовича. Он — старший брат Иллариона Алексеевича Чистовича (1828–1893), доктора богословия и известного церковного историка, на чей высокопрофессиональный труд «Феофан Прокопович и его время» мы неоднократно ссылались в предыдущих своих работах. Яков же Алексеевич был доктором медицины, профессором, в 1871–1875 годах начальствовал в Императорской медико — хирургической академии. Он с 1864 года редактировал «Медицинский Вестник», в котором напечатал ряд        (с. 118)статей по истории врачебных наук. Основной научной работой Я.А.Чистовича является «История первых медицинских школ в России» (СПб., 1883), для которой он собирал материалы в течение 25 лет. Этот труд был увенчан учрежденной в 1856 году престижной Уваровской премией, присуждавшейся 2-м отделением Петербургской Академии наук, в основном за труды по русской истории. См. также: «Матер. для ист. Имп. акад. Наук», 1886, т. I, стр. 42–45; лейб-медик, историк медицины В.М. Рихтер, «История медицины», 1814, т. III. с. 171.
14. Извлечения из труда Я.А. Чистовича были изложены в концентрированном виде в известном библиографическом Словаре, издававшимся под эгидой председателя Русского исторического общества А.А. Половцова: «Анатомирование великана француза (умершего 10 мая 1724 г.) и другие вскрытия Аззарити производил с Небелиусом и Рихтером. Свидетельствуя болезненность увольняемых от службы за ранами (1728), он имел случай сделаться известным Миниху и в 1733 г. принят на службу при действующей армии с жалованьем по 700 руб. в год на должность генерал-штаб-доктора».
15. Краткий перечень тех же сведений с некоторыми уточнениями содержится в упоминавшейся статье И.Г. Котельниковой 1987 года: «в 1721 г. приглашен в Россию С. В. Рагузинским. Служил при Санкт-Петербургском госпитале. Преподавал в Медико-хирургической школе анатомию. Исполнял поручения при медицинской канцелярии «у физических дел». С 1733 г. генерал-штаб-доктор в армии фельдмаршала Б.-Х. Миниха. В 1737 г. отстранен от «медицинских дел при армии». В 1742 г. отправлен под арестом в Москву, однако вскоре освобожден и занялся там частной практикой». Первоисточник же (В.А. Чистович) сообщает: « Вероятно по городской репутации доктор Аццарити сделался известен фельдмаршалу Миниху и тот принял его к себе доктором с жалованием по 700 р. (1733), с 10 рационами и с порционами на двух денщиков. А так как по закону доктор при главнокомандующем считался генеральным штаб-доктором, то и Аццарити, по положению своему, назывался генеральным штаб-доктором». В обязанности носителя столь внушительного звания входило снабжение войск ревенем, главным лекарственным снадобьем тех времен. Случившаяся большая недопоставка обернулась для генерального штаб-доктора крупными неприятностями. В свое оправдание Аццарити ложно обвинил в медлительности Медицинскую Канцелярию. Та доказательно оправдалась, а Аццарити выгнали вон из армии за ложный донос. К тому же, как сообщает библиографический «словарь Половцова», с Аццарити «вычли 123 рубля за неисправную и неправильную доставку в армию ревеня (1738 г.). 27 июля 1742 г. Аззарити послан был «под арестом» в Москву, но 14 декабря того же года освобожден».
16. Имеются, правда и другие сведения о последнем периоде жизни доктора. Хотя Аццарити не был придворным лейб-медикусом, как братья Блюментрост, и не пользовался такой известностью, как, например, доктор Бидлоо, он со временем стал весьма чтимым частнопрактикующим врачом в Петербурге и Москве. Об этом свидетельствует “Краткое  (с. 119)наставление определённым при Его Императорском Величестве (младенце Иоанне — В.Г.) лейб-медикусам”, архиатеру Фишеру и доктору Рибейре Санхецу, которое Правительница Анна Леопольдовна утвердила 5 ноября 1740 года. В нем были и такие строки: «...3. Ежели Его Императорскому Величеству (от чего Боже всегда милостиво сохрани!) какая немощь случилась, которая порядочного лечения востребовала б, тогда надлежит и доктора Аззарития к тому пригласить и о употребляемых способах и лекарствах такожде с ним советовать... Обоим лейб-медикусам с приглашением оного Аззарития и ещё других искусных медикусов отныне распорядок ... установить и впредь надлежайше оный исполнять». Источник: Борис Нахапетов. Врачебные тайны дома Романовых.
17. Материал был опубликован на сайте owos.ru/books/istoki.html.
18. Публикация «Белой совы» предварена следующим предупреждением: «owos.ru © при копировании материалов ссылка обязательна. Фото из личных архивов помечены водяным знаком owos (частная коллекция)». Автор исследования открывает материал следующим текстом:
«По разным причинам, которые я не буду здесь описывать, ибо они довольно необычны, я решила раскопать всю возможную историю своего происхождения. Мало кто из членов моего рода уехал из страны, несмотря на череду смутных времен, войны и кризисы. Они работали и умирали здесь во славу России. И вот поэтому я здесь».
19. Из «экстраполяций» автора материала удержим текст, имеющий отношение в внешности доктора: «Наверное, Иоанн стал первой причиной больших карих глаз, крупных прямых носов и красивых лиц европейского типа у всех женщин нашего рода. Только я родилась не похожей на них, потому что мой папа — славянин с голубыми глазами. Кроме того, становится ясно, откуда родилась четкость мышления, глубочайшая внутренняя дисциплина и ответственность у всех членов Петербургского гнезда, и даже меня, грешной…».
20. Кн.3, с. 137.
21. М.И. Сухомлинов. Материалы для истории Императорской академии наук. Т. 1. СПб, 1885. С. 42–45).
22. Кн. 2, с. 279.
23. «№ 60. Мая 12. Кишки и другия части interiores вынуты, очищены и чрез доктора и меня, библиотекаря, желудок и внутреннее injiciret. Доктор отделил мышцы и Небелиус — остаток, и открыл череп головной». Затем выполнявший черную работу «Небелиус начал кости варить». Потом приступили к мерам по консервации открывшихся органов: «чинена injection в сердце и легкое, також и в прочее внутреннее».
24. Шумахер перечисляет и другие особенности анатомии усопшего: «Також знатные жилы весьма малы и тонки, а мускулы и tendines зело крепки. Особливо был приметен мускул грудной, который мы сохранили ж. У языка примечать было нечего, ибо оный ординарную величину, по препорции головы, имеет».
25. «Печень и селезенка малы по препорции других членов; оная заперта, а сия повреждена опухолью. И також все нижнее тело было мало по препорции других частей, кроме одной почки, которая больше ж ординарной была. … Velamentum, в чем почка лежала, был так толст, как pericardium. И лежала почка в нем просто во всем».
(с. 120)26. Мастерская Подорова. Любопытно, что при реставрационных работах над чучелом пса Тирана под стеклянным искусственным глазом была найдена вложенная туда записка: “поправлял скорняк Мучалов из Сербия Белограда”. Вероятно, чучело после смерти Петра І ремонтировали и за отсутствием своих мастеров приглашали специалистов из-за границы.
27. За 8 лет странствий доктор собрал огромное количество естественно-исторических, этнографических и археологических материалов. В частности он создавал чучела добытых на пути экспедиции зверей, птиц и рыб. Из его записок видно, что в начале XVIII века не набивка чучел, а техника надежной консервации кож представляла собой искусство, чьи секреты тщательно оберегались. Например, Мессершмидт обрабатывал шкуры специальным, им лично придуманным порошком “мумиен-пульвер”.
28. Это видно и из того факта, что для столь ответственного дела Шумахером был вызван некий скорняк, который был устрашен поставленной перед ним задачей. Вот запись библиотекаря от 19 мая: «Был скорняк паки здесь и чинил многия затруднении для кожи; но сказано ему, чтоб он только рачение свое при том имел, то ему вреды не учинится, ежели оное и не так щастливо случится».
29. Посмертное превращение фаворитов в чучела вовсе не было рядовым событием. На это указывает история любимой лошади Петра I. Известно, что в Полтавской битве 1709 года лошадь Лизетта спасла царя от смерти. «В ходе битвы Пётр оказался фактически в одиночестве перед шведскими армейскими подразделениями, которые открыли прицельный огонь по всаднику. Лошадь рванула в сторону, тем самым избавив царя от опасности; только одна пуля раздробила луку седла». Принято считать, что вскоре после Полтавы Лизетта была отправлена на покой. Получается, что эта боевая лошадь в течение 10 лет переносила все тяготы самой активной фазы Северной войны. Как известно, продолжительность жизни лошади зависит от кормления и ветеринарного ухода. Даже в наше время степенные рабочие домашние лошади в среднем живут до 20–25 лет. Триста лет назад этот срок был, несомненно, короче. Отсюда следует, что Лизетта закончила свои дни и обрела посмертный образ задолго до кончины великана Буржуа. Давно замечено, что на всех разновременных изображениях Петра-всадника, включая конные статуи, он — на коне одних и тех же статей. Отсюда вытекает, что моделью лошади должно было послужить чучело именно легендарной Лизетты. Не только художники и скульпторы тех далеких времен могли его видеть и работать с ним. Сохраненное до наших дней, но изрядно потраченное временем и сильно потрепанное реставраторами, оно экспонировано сегодня в Зоологическом музее в Петербурге. Вот с каким чучелом неизбежно должны были соотносить петербуржцы представшее перед ними создание Растрелли — Аццарити.
30. С.О. Андросов. Итальянская скульптура в собрании Петра Великого, с. 29.
(с. 121)31. Цитата из статьи А.М. Уманского в Энциклопедии Брокгауза и Эфрона.
32. Правда, 17 декабря 1730 г. Канцелярия от строений заказала ему написать для Петропавловского собора пять картин на «Страсти Христовы». Но обращение к Гзелю со столь почетным заказом было вынужденным. Оно объяснялось срочностью дела, острой нехваткой мастеров в живописной команде Андрея Матвеева и нервозной обстановкой, сложившейся в ведомстве генерала У.А. Сенявина к середине ноября 1730 года. См.: Кн. 2, с. 274.
33. Не сформулированы внятно основания, по настоящему весомые, для условной атрибуции Гзелю портрета П.А. Толстого в ГРМ и портрета А.П. Волынского в ГТГ. Разве что мнимая безальтернативность.
34. Появление манекена в Кунсткамере было надолго отсрочено. 28 ноября ее посетил царь и поинтересовался причиной отсутствия там чучела. Техническая работа по облачению каркаса в сохраненную кожу была поручена иноземцу Еншау. Тот не назначил цены, так как, по его словам, «такая вещь ему необычайна и такой ему не случалось работы». Заказ был, наконец, выполнен, но Еншау множество раз отказывался выдать его посыльным, ссылаясь на то, что он за труд не получил денег. Наконец, в мае 1725 года, то есть уже после смерти Петра I, мастер в поданном счете выразил желание получить к четырем рублям еще 60 рублей 75 копеек. Библиотекарь Академии наук Шумахер заподозрил Еншау в рвачестве. Дело дошло до императрицы, которая в декабре 1725 года велела выдать мастеру 100 рублей, обязав его выполнить дополнительную работу: «…ногти оной кожи француза-великана вставить и оную кожу привесть в совершенство». См.: Н.И. Павленко. Соратники Петра, стр. 449.

        

Яндекс.Метрика
В.П. Головков © 2014