Предисловие (с. 3-5)
(с. 3)Результаты своих многолетних исследований жизни и творчества живописца петровской эпохи Ивана Никитина автор публиковал по мере их накопления. Они появлялись сначала в журнальных статьях, а затем и в монографиях 20112013, 2015 и 2017 годов. Каждая последующая работа опиралась на данные предыдущей и содержала новые результаты. Вообще говоря, автор мог бы подождать с публикациями до завершения всего цикла исследований. Вот только их край был подобен удаляющемуся горизонту. Слишком глубоки и многогранны оказались и творчество, и личность художника. Слишком далеко опередил он свое время. Не раз казалось, что тема исчерпана, поскольку все сохранившиеся архиные первоисточники изучены и вся историческая канва восстановлена —настолько, насколько это позволяла чрезвычайно узкая документальная база. Однако, дальнейшие размышления показывали, что достигнутые результаты являются лишь промежуточными.
Иван Никитин настолько сложный художник, а сохранившихся его картин и документальных источников столь мало, что продвигаться к адекватному и полному описанию его жизни и творчества можно только методом последовательных приближений. Каждый этап этого процесса служит плацдармом для освоения следующего рубежа.
В процессе исследований не было случая, чтобы обретенное новое знание опровергло или хотя бы поставило под сомнение какое-либо из существенных заключений, ранее сформулированных автором. Однако, очередной результат не раз дополнял представление о личности живописца, о некоторых фактах его биографии или означал более глубокое понимание какого-либо из шедевров этого художника. В этом кроется причина неоднократного возвращения автора к вещам Ивана Никитина, обсуждение которых представлялось ему уже завершенным.
В частности, лишь постепенно приходило осознания всего значения установленного нами факта шестилетнего амстердамского ученичества Ивана Никитина в 1698–704 гг. и вытекающих из него следствий. Примером последних является вывод о недопустимости "технологических" запретов на атрибуцию Никитину вещей первой половины XVIII века, поскольку этот художник, как оказалось, с молодых лет обладал широтой познаний в области техники масляной живописи, и мог, следовательно, ее разнообразить.
(с. 4)Возникало понимание того, что Иван Никитин с юных лет представлял собой гораздо более интересную и многостороннюю личность, чем это было принято считать в отечественном искусствознании. Ведь решающие годы, от примерно четырнадцати до двадцати лет, когда происходит физическое, умственное и ментальное становление человека как личности —он провел не в допетровской Московии, а в Европе. Да еще в таком ее городе, как Амстердам, с его зажиточным, свободомыслящим, толерантным и образованным населением, ценящим и понимающим живописное искусство. А обучал его не какой-нибудь уличный художник, а Маттеус Вулфрат, известный амстердамский мастер второй половины Золотого века голландской живописи. (В настоящей работе мы приведем этому тезису дополнительное обоснование).
А это означает, что вернувшийся в 1704 году в Москву Иван Никитин был способен создавать значительно более интересные и глубокие произведения, чем представлялось ранее. И в 1716 году в Венеции перед глазами здешних живописцев и скульпторов предстал не диковатый самоучка из лесов далекой Московии, но европейски воспитанный и, по меркам того времени, образованный художник. Он отличался выдающимся природным дарованием и владел европейской манерой живописи. То есть уже тогда, в Венеции, Иван Никитин был объективно способен на создание выдающихся работ.
В настоящей книге автор стремится достичь нескольких целей. Прежде всего, столь радикальное изменение представлений о творческих возможностях молодого Ивана Никитина заставило взглянуть под более широким углом зрения на целый ряд его произведений, особенно ранних. Второй целью было заполнение некоторых из остающихся белых пятен в биографии живописца. В предыдущих публикациях мы рассматривали различные этапы жизни Ивана Никитина —вплоть до момента отправления живописца под караулом в сибирскую ссылку в 1737 году. Но на шкале времени у нас до сих пор оставался один из последних пробелов: 1723–725 годы.
А они не могли не быть одними из самых плодотворных в творчестве живописца Никитина. Ведь в те месяцы он находился в зените известности, материального благополучия, благосклонности императора и в самом расцвете творческих сил. Но как раз на этот отрезок времени приходился разрыв в ряду известных искусствоведам произведений Никитина: от 1715 года до изображения "Петра I на смертном ложе", созданного в конце января 1725 года. (Если не относить к этому периоду времени портрет канцлера Г. И. Головкина). Мы же лишь частично "перекрыли" данную лакуну на интервале 1715 —середина 1723 года. А именно, "венецианской" картиной "Венера, раненная стрелой Амура" (1716–717) и "малороссийскими" портретами: Михаила Милорадовича (1715), гетмана Скоропадского (июнь 1722) и напольного гетмана Полуботка (август 1723).
В предыдущей книге автора "Возрождение живописца Ивана Никитина" пробел начинался сразу за написанным в Москве портретом Павла Полуботка. О последующих месяцах мы достоверно знаем только то, что в мае 1724 года Никитин вернулся в Петербург и приступил в работе над портретами цесаревны Анны Петровны и великого князя. Мы постараемся (с. 5)в данной работе найти и вернуть Ивану Никитину хотя бы некоторые из работ последнего года жизни Петра I и краткого царствования Екатерины I.
У настоящей книги есть еще одна цель, более общего плана и, быть может, самая значимая. Теперь, когда доказательства ключевых тезисов уже опубликованы автором, мы можем ограничиваться простыми ссылками на них. Это открывает возможность собрать, наконец, в концентрированной форме квинтэссенцию результатов исследований, рассредоточенных по текстам предыдущих книг автора. Разумеется, такой обзор не будет представлять собой арифметическую сумму уже опубликованных результатов. Каждая из ранее рассмотренных вещей Никитина будет оценена заново под углом зрения последних полученных нами знаний об этом живописце. Один лишь факт многолетнего обучения юного Никитина в Голландии, в корне изменяя наши представления о творческих возможностях живописца, делает такую ревизию неизбежной.
Назначение подобного обзора двояко. Он позволит, наконец, дать краткое, исчерпывающее и практически применимое определение понятию "художественный метод Никитина". Такое определение в силу абсолютной уникальности манеры этого живописца представит собой инструмент для атрибуции Ивану Никитину любого произведения первой трети XVIII века, в котором эта манера обнаружится со всей очевидностью.
Причем атрибуции безусловной, каковыми бы ни были технико-технологические характеристики данной вещи. Последние просто расширят наши знания о разнообразии технических приемов художника Ивана Никитина, в юности около шести лет обучавшегося северо-европейской школе живописи в Амстердаме и стажировавшегося позднее почти два года во Флоренции у Томмазо Реди.
И мы в настоящей книге используем этот инструмент для атрибуции данному автору еще некоторых вещей живописца. По большому счету именно возврат Ивану Никитину произведений, потерявших за три века связь с именем своего создателя, является главной и конечной целью всех наших исследований.
Наконец, благодаря общему обзору перед нами предстанет в своей полноте сложный, многогранный и вместе с тем цельный художественный мир Ивана Никитина, уникального в отечественном искусстве живописца и мыслителя, далеко опередившего европейское время. Эта картина послужит логическим завершением исследований автора по данной теме. Читатели же, знакомые с предыдущими работами автора, да простят ему некоторые необходимые повторы. Текст книги "пестрит" сносками, отвлекающими внимание. Поскольку в большинстве своем они являются простыми ссылками на источники, их можно при первом прочтении пропускать без ущерба для связности текста. Курсив во всей книге авторский.